Иван III

Борисов Николай Андреевич

Лето 1454 года отмечено было для Василия и Ивана не только церковными делами, но и опасным набегом татар из Волжской Орды, во главе которой стоял тогда хан Седи-Ахмат (Сейид-Ахмет). Предводительствовал отрядом «Салтан царевич сын Сиди Ахметьев» (27, 262). Грабители переправились через Оку ниже Коломны. Коломенский наместник Иван Васильевич Ощера замешкался (или оробел перед множеством врагов) и позволил татарам беспрепятственно разграбить всю округу.

Поначалу на войну с татарами отправились старшие сыновья великого князя – 14-летний Иван и 13-летний Юрий. Вслед за ними из Москвы выступил и сам Василий II. «Двор» великого князя – лучшая боевая сила московской рати – был поручен известному воеводе Федору Басенку. Он-то и решил судьбу всего похода. Не дожидаясь подхода основных сил, воевода бросился

преследовать отступавших татар, догнал и отбил у них весь «полон». В одной из схваток со степняками был убит князь Семен Бабич – сын князя Ивана Бабы Друцкого, захватившего в плен Василия Косого в битве под Ростовом в 1436 году.

На следующий год, летом, татары вновь напали на южные окраины московских земель. [Некоторые летописи путают эти два набега и соединяют их в один (31, 273).] На них было послано войско под началом князя Ивана Юрьевича Патрикеева. Молодой воевода действовал успешно: «…и бысть им бой; поможе Бог воеводам великаго князя, побиша татар множество» (27, 263).

Зимой 1455/56 года Москва стала свидетельницей невиданного церковного торжества: проводов иконы Смоленской Божией Матери. Эта знаменитая чудотворная икона, написанная, по преданию, самим евангелистом Лукой, была вывезена из Смоленска князем Юрием Святославичем еще в начале XV столетия. Во времена Василия Темного она хранилась в Благовещенском соборе московского Кремля. Прибывший в Москву смоленский епископ Михаил попросил великого князя и митрополита Иону вернуть смолянам их древнюю святыню. Те не преминули воспользоваться удобным случаем для усиления своего влияния на православных иерархов Литвы. Смоленский владыка был полезен Москве и как посредник в переговорах с королем Казимиром. Незадолго перед тем митрополит Иона в особом послании просил его убедить польского короля не помогать беглому удельному князю Ивану Андреевичу Можайскому. Отказывать Михаилу в вопросе об иконах было бы неразумно. Напротив, возвращение икон давало смоленскому владыке основание для защиты интересов Москвы перед королем.

В воскресенье 18 января 1456 года великий князь, его семейство и московские иерархи в последний раз приложились к чудотворной иконе. После этого икону извлекли из ковчега и торжественной процессией понесли в Смоленск. Сам Василий Темный шел за иконой около двух верст, до церкви Благовещения в Дорогомилове. На прощанье благодарный смоленский владыка вместе с митрополитом благословил Василия Темного другой иконой Божией Матери, которая была помещена в Благовещенском соборе Кремля.

Вся Москва высыпала на улицы поглядеть на процессию. Для людей той эпохи всякие процессии, – а тем более те, в которых участвовала княжеская семья и весь цвет духовенства, – были «глубоко волнующим зрелищем» (159, 8). Они вызывали слезы умиления, прилив верноподданнических чувств. Правители хорошо понимали великую силу ритуала и регулярно являли себя народу в том или ином торжественном шествии. В первом ряду рядом с отцом шел и наш герой – великий князь Иван, которому через четыре дня должно было исполниться 16 лет…

Торжества по случаю проводов чудотворной иконы Василий II использовал и для воодушевления воинов, собравшихся в Москве в эти дни. «Бе бо тогда и многое множество воинства на Москве», – отмечает летописец (20, 110). 18 января, в Неделю о мытаре и фарисее, истекал срок явки для участников задуманного великим князем карательного похода на Новгород. В понедельник 19 января московское воинство тронулось в далекий путь. В Новгород была послана «взметная грамота» – официальное извещение о начале войны (23, 194).

Как обычно, войска выступали из Москвы не все вместе, а полками, с интервалом в несколько дней. Вероятно, они шли по возможности разными дорогами. Так легче было решать проблемы снабжения и передвижения большой массы войск в зимнее время. Сам великий князь покинул Москву с последним полком. Это произошло 2 февраля 1456 года, в праздник Сретения (41, 141).

Московский поход рассматривался как своего рода «возмездие». Новгородцам предстояло понести ответственность за многочисленные «неисправления», допущенные ими по отношению к Василию II (32, 215). Однако возмездие и устрашение являлись лишь одной стороной дела. Помимо этого, Слепой хотел укрепить свои позиции в Северо-Восточной Руси таким

общезначимым и популярным предприятием, как поход на Новгород. Наконец, ему нужны были новгородские деньги для расчетов со своими сторонниками и особенно – со служилыми татарами, которые также приняли участие в этой войне (23, 194).

Местом сбора всех полков, идущих на Новгород, был назначен Волок Ламский. Отсюда войско двинулось далее на север и, пройдя через тверские земли, вошло во владения Великого Новгорода. Передовой отряд своих сил (около пяти тысяч воинов) Василий Темный отправил «изгоном» на Русу (современную Старую Руссу). Командовать этим рейдом было поручено лучшим московским воеводам – Ивану Васильевичу Стриге Оболенскому, Семену Карамышеву и Федору Басенку. Рано утром 10 февраля 1456 года москвичи захватили город почти без сопротивления, взяли в нем богатые трофеи. Новгородский летописец рисует мрачную картину бесчинств москвичей и татар в Русе: «…И животы пограбиша, и у святых церквей двери выломаша, и от икон круту отъимаша и всякую утварь сребряную и златую и ларци разъбиша, и много зла учиниша» (23, 194).

Летописи по-разному изображают дальнейший ход войны. По наиболее распространенной версии, на обратном пути из Русы москвичи были атакованы 5-тысячной новгородской ратью. Основная часть московской армии уже ушла, и новгородцам противостоял только ее арьегард – сотни две всадников во главе с самими «большими воеводами». Поначалу они хотели спастись бегством, но потом были остановлены следующим соображением: «…аще не пойдем противу их битися, то погибнем от своего государя великого князя» (31, 274). Очевидно, гнев Василия II был страшен даже для таких заслуженных и храбрых людей, как Стрига и Басенок…

В итоге московские воеводы не только сумели отбиться от преследователей, но и нанесли им сокрушительное поражение (19, 145–147). Предводитель новгородского войска князь Василий Васильевич Гребенка Шуйский «сам третей убежа в Великий Новъгород» (41, 142).

Поражение у Старой Руссы заставило новгородцев искать примирения с великим князем. Еще в самом начале войны вдове Дмитрия Шемяки княгине Софье Дмитриевне предложено было срочно покинуть город (23, 196). 7 февраля она уехала в Литву, где уже почти два года находился ее сын Иван. Король польский и великий князь Литовский Казимир дал ему во владение город Новгород-Северский с округой. Дочь Дмитрия Шемяки Мария умерла в Новгороде 13 февраля 1456 года в возрасте около 18 лет и была похоронена в Юрьевом монастыре в гробнице своего отца (23, 196). Ее муж, литовский князь Александр Васильевич Чарторыйский, возглавлявший один из новгородских отрядов в войне с Василием II, вынужден был уехать во Псков. Оттуда несколько лет спустя он бежал в Литву.

Новгородцы не пожелали вновь испытывать судьбу в сражении. Архиепископ Евфимий и виднейшие бояре по решению веча отправились в стан Василия Темного, находившийся в селе Яжелбицы, в 150 верстах к юго-востоку от Новгорода. Там они заключили мир с победителями и в знак верности целовали крест «к великому князю Василью Васильевичю всея Руси и к великому князю Ивану Васильевичю всея Руси» (5, 43). Точная дата заключения Яжелбицкого мира неизвестна. Из косвенных указаний источников можно заключить, что это произошло между 20 и 25 февраля 1456 года (170, 181).

Условия Яжелбицкого мира были весьма тяжелы для Новгорода. Москвичам выплачивалась контрибуция в размере 10 тысяч рублей серебром (27, 263). [По другим источникам – 8,5 тысяч (5, 44).] Однако еще тяжелее были политические условия договора. «Мир, заключенный в Яжелбицах, – отмечает историк Л. В. Черепнин, – стал поворотным моментом в развитии московско-новгородских отношений. В Яжелбицкую грамоту были включены условия, ограничивавшие и изменявшие новгородскую “старину” в интересах великокняжеской власти в области как внутреннего управления, так и внешней политики. Новгородское правительство обещало не принимать великокняжеских “лиходеев” (то есть противников Василия II). Отмена вечевых грамот… по существу, означала лишение Новгородской боярской республики законодательных прав и права самостоятельного ведения внешней политики. Выражением политической зависимости Новгорода от Московского княжества явилась замена для новгородских документов новгородской печати печатью великокняжеской» (164, 821).