Иван Калита

Тумасов Борис Евгеньевич

–  А как помирить свободу воли с вмешательством божиим в дела земные?!
– отвечает Стефан вопросом на вопрос.
– Думаешь, так уж глуп был Августин со своим предопределением? Не-е-ет, не глуп! Надо допустить одно из двух: или свободу воли, или… всемогущество божие!

–  Стефан!

–  Создав пространство вне себя, Бог сам себя и ограничил, ибо находится вне, снаружи, - следовательно, он не вездесущ.

–  Стефан!

–  Создав необратимое время, он не может уже содеять бывшего небывшим. Следовательно, он не всемогущ.

–  Стефан!!!

–  Создав души, наделённые свободной волей, он не может, не должен мочь предугадывать их поступки! Следовательно, он и не всеведущ!

–  Стефан, что же ты тогда оставляешь от величия божия?!

–  Любовь!
– яростно отмотнул головою Стефан.
– Это так! Именно потому, что он добр. Ибо если бы он был вездесущ, то он был бы и в зле, и в грехе, а этого нет!

–  Этого нет!
– эхом, начиная понимать, откликается Варфоломей.

–  Это так, потому что он милостив!
– кричит Стефан.
– Ибо если бы он был всемогущ и не исправил бы зла мира, то. это было бы не сострадание, а лицемерие!

Варфоломей сосредоточенно слушает.

–  Это так, - продолжает Стефан, - потому что, если бы он был всеведущ, то он знал бы и злые наши помыслы. И люди не могли бы тем самым поступить иначе, дабы не нарушить воли его! Понимаешь?! Но тогда за все преступления должен был бы отвечать Господь, а не люди, которые всего лишь исполнители воли Творца!

Бог добр, следовательно, не повинен в зле мира сего, а источник зла - сатана!
– Стефан отирает лицо рукавом. Он весь в холодной испарине.

–  Значит, ты признаешь силу сатаны, Стефан?!

–  Да! Но ежели сатана сотворён Богом, то вновь и опять вина за его деяния - на Господе.

–  Этого не может быть!

–  Да, этого не может быть!
– подтверждает Стефан.
– И значит, сатана не тварь, а порождение небытия и сам - небытие, нежить! Я это понял давно, тогда ещё… Эйнсоф - тайное имя бога каббалы, он же и есть дьявол, или сатана. Но «эйнсоф» означает пустоту, бездну, ничто!

–  Но ежели сатана действует?… - недоумевает младший.

–  Да, сатана действует! И значит, небытие может быть действенным, бытийным, но - не само по себе! Небытие незримо влияет на нашу свободную волю, использует необратимость времени, сочится через разрывы в тварном пространстве - короче, находит пути именно там, где Господь добровольно ограничил себя. Те люди, животные или демоны, кто свободным волеизъявлением своим принимают закон сатаны, превращаются в нежить и теряют высшее благо смерти и воскресения на Страшном суде. Ибо тот, кто не живёт, не может ни умереть, ни воскреснуть. Смерть сама по себе не зло, ибо за нею идёт новая жизнь. Зло и ужас - вечное жаждание, вечная неудовлетворённость, без надежды на конец. Это и есть царство сатаны!
– Глаза Стефана горят тёмным огнём, он сейчас почти такой же, как прежде, и голос звучит, словно с высоты вещая народу.
– Сила зла только во лжи!
– продолжает он со страстною силой.
– Ложью можно преодолеть ход времени, не того, Господом данного прежде всяких век, а времени в нас, в нашем разумении! Ложью можно доказать, что и прошлое было не таким, каким оно сохранилось в памяти и хартиях летописцев! Ложью легко обратить свободную волю в несвободную, подчинённую маре, мечтам, утехам плоти и прочим прелестям змиевым. Ложь созиждет великое малым, а малое сделает великим, ложь сотворяет бывшее небывшим, а небывшее награждает призрачным бытием на пагубу всему живущему!

Ежели хочешь знать, то наивысший святой сатаны - Иуда, предавший учителя. Тот, кто следует примеру Иуды, свободен от греха, ибо все, что он творит, надо звать благом. Эти люди пребывают по ту сторону добра и зла. Им позволено все, кроме правдивости и милосердия!

–  Не мнишь ли ты, Стефан, что наши князья и сам Иван Данилыч Калита…

–  Ты хочешь, чтобы я здесь, сидючи в этом лесу, приговорил к смерти или жизни вечной великого князя московского?
– невесело усмехнулся Стефан.

–  Нет, Варфоломей, не мыслю!
– отмолвил он, помолчав.
– Мнится мне, Иван Данилыч строго верует в Господа, и, творя зло, ведает, что творит. Надеюсь на то. Верую!

–  Веришь ли ты тогда, что покаянием можно снять с души любое бремя и избегнуть возмездия за злые дела на Страшном суде?

–  Об этом знает только Господь! Не в воле смертных подменять собою высший суд и выносить решения прежде Господа… В сем, брате, ещё одно наше расхождение с латынскою ересью! И запомни: дьявол всегда упрощает! Он сводит духовное к тварному, сложное - к простому, живое - к мёртвому, мёртвое - к косному, косное раздробляет в незримые частицы, и те исчезают в эйнсофе, в бездне, в пустоте небытия! Только силою пречестного креста спасена земля от уничтожения злом и ныне готовится к встрече Параклета, утешителя, который идёт к нам сквозь пространство, время и злобность душ людских, идёт, и вечно приходит, и вечно с нами, и всё же мы чаем его повседневно и зовём в молитвах своих!

Стефан кончил - как отрубил. Наступила звенящая тишина.

–  Стефан, ежели ты прав, - медленно отвечает Варфоломей, - то борьба со злом заключена в вечном усилии естества, в вечном творчестве, ежели хочешь, и в вечном борении с собою? И ещё в сострадании ко всему живущему! И ещё, наверно, в неложной памяти о прошлом… Но ты так и не сказал мне твёрдо: зло первее всего от нашей свободной воли или от сатаны? Должно ли прежде укреплять себя в Господе или прежде всего молитвами отгонять нечистого?

–  Ты хочешь спросить, прав ли ты, что идёшь в монастырь? И что я…

–  Я не об этом хочу спросить тебя, Стефан!
– с упрёком перебивает Варфоломей.
– Мне вот здесь, теперь, сидя в этом лесу, на этом древе, перед ликом всего, что ныне творится на нашей русской земле, надо понять, виновны ли прежде всего люди, сами русичи, в зле мира? Ведь ежели зло - это действенное «ничто», как ты говоришь, то только от смертного зависит не дать ему воли!

Стефан медлит. И лес молчит и тоже ждёт, что скажет старший на заданный младшим вечный и роковой вопрос.

–  Да, виновны!
– глухо отвечает наконец Стефан.
– Ежели ты так требуешь ответа… Но, Господи, - роняет он с болью, закрывая лицо руками, - так хочется найти причину зла вовне самого себя!

В этот-то миг громко хрустнула ветка под чужою ногою. Оба брата враз и безотчётно вздрогнули. Незнакомец, фрязин по виду, верно, из купеческого каравана, давеча заночевавшего в городке, легко переступив через поваленное дерево, уселся на коряге напротив них, усмешливо и быстро оглядев того и другого. Непрошеный гость был высок, худ, с длинным большелобым лицом и слегка козлиною, похотною складкою рта. Тёмную поблескивающую одежду незнакомца нельзя было рассмотреть в сумерках.