Иван, лесорубов сын
Шрифт:
Ходит Иван по базару, туда-сюда поглядывает, диковинам всяческим удивляется. А навстречу ему купец удалой идёт. Купец молодой, весь из себя видный, картуз на затылок сбит. Картуз дорогой: тулья из покупного сукна сделана, околыш бархатный, козырёк форменный, лаковый, до того отполирован, что вместо зеркала сгодится. Торгует купец шалями персидскими, платамИ цветастыми, бусами жемчужными, цепками золотыми, браслетами яхонтовыми изумрудными янтарными. А еще промышлял тот купец оружием холодным и огнепальным: мечами копьями харалужными, бронями чеканными, кольчугами тройного плетения, ножами засапожными, топорами чеканами, снастями вогненного бою: ручницами самопалами пистолями пищалями кулевринами аркебузами. Гуляет по ярмарке ухарь-купец, ухарь-купец, удалой молодец, девицам красным улыбается-подмигивает. Девицы красные смущаются, в стайки сбиваются, друг с другом перешёптываются, на купца удалого поглядывают. А купец ходит гоголем. Рубаха на ём алая, жилетка штучная атласная, брюки диагоналевые в сапоги хромовые заправлены. Сапоги гармошкой, со скрипом. Сразу Иван того купцы заприметил. Вроде весёлый купец, свой, рубаха-парень, а глаз у него недобрый, чёрный, вроде улыбка у него открытая, а Ивану не улыбка чудится — оскал аспидский. Почуял купец на себе иванов взгляд, глазами рыскает, поглядчика ищёт. Увидал Ивана, так и впился в него взглядом ответным. У Ивана душа в пятки провалилась. Страшен купец в гневе.
Тут и оплошал Иван. Совсем закрутил-запутал его купец.
– Стой, голубчик, изволь под светлые очи царя нашего государя благодетеля. Убечь вздумал?! От нас не убежишь! Ужо я тебя плёткой семихвостной уму-разуму то поучу, чтобы, значит, к верховной власти уважение имел. На колени его, братцы, ставьте! Кланяйся царю, кланяйся, деревенщина посконная неумытая! Дружинники Ивана к земле древками копий пригибают, Ивану обиду ни за что ни про что чинят. Увидел царь-батюшка, что холопы его перестарались, платочком батистовым надушенным, из рукава вытащенным изящно так взмахнул и к воеводе ласково обратился: - Зачем же вы, Порфирий Дормидонтович, гостя нашего разлюбезного третируете самым непристойным образом?
– Виноват, ваше царское величество, - воевода в струнку тянется и буркалами дружинникам сигналит «отпустите, мол, ироды». Дружинники тотчас Ивана под ручки подхватывают и на ноги ставят.
– Соблаговолите, - говорит царь-государь Ивану, - ко мне в карету. Ищу в вашем лице помощи в некой государственной оказии. Будьте моим конфидентом. Отказу не приму. Иван отвечает: - Ежели ко мне со всем уважением, то и я вашему царскому политесу полный решпект и почитание выкажу.
– Вот и славненько, - потирает ручками царь и кучеру командует: - Погоняй, любезный!
Доставили Ивана во дворец, провели в малые палаты, усадили в лучшем виде за стол. Царь рядом с Иваном устроился, по-простому, без чинов и званиев, тарелки к Ивану двигает, вино в хрустальный лафитничек подливает, водочкой ледяной из графинчика стопочки наполняет, яствами потчует: - Извольте испробовать, Иван, как вас по батюшке?
– Вообще Иваном, лесорубовым сыном кличут, - смущается Иван, - а по батюшке Алесеевым.
– Отведайте, Иван Алесеевич, - царь блюда пододвигает, - стерлядочка под соусом берблан, язи жареные в сметане, языки телячьи, поросёночек молочный запечённый с яблоками и фруктами заморскими, померанцами, капустка квашеная с клюквой, огурчики хрустящие малосольные, морошка сахарная, мясо отварное с зеленью, утиные грудки, куриные бёдрышки, филе гусиное, икорка красная, икорка чёрная, картошечка нашенская отварная с укропчиком, блинчики, шанежки, коржики, булочки сахарные, пирожки с требухой, пряники печатные, оладьи сырные. Кушайте, кушайте, Иван Алексеевич. Вы ещё ушицы не пробовали. Знатная у нас ушица. Откушайте, Иван Алексеевич. Под водочку. Ну, штоб не последняя. И закусить. Ушицей, ушицей закусывайте!
– У-ф-ф!
– Иван до того наелся, что ремень расстегнул.
– Премного благодарен, ваше величество, сыт.
– Тогда о деле, - царь ладошками хлопнул. Лакеи мигом стол от посуды опростали.
– Чайку нам, - распорядился царь. Лакеи самовар горячий притащили, стаканы гранёные в подстаканниках, сахар кусковой в сахарнице. Царь самолично по стаканам кипяток заварку разлил, один стакан Ивану передал, второй себе взял.
– Понимаете, Иван Алексеевич, - сказал царь, ложечкой платиновой в стакане сахар размешивая, - приключилась в нашем царстве-государстве напасть несусветная. Повадилось с некоторых пор в град-столицу чудище поганое глазом невиданное слухом неслыханное ночами девок авантажных красть. Сладу с ним просто никакого. Почитай кажную ночь девки на выданье исчезают. И не абы какие, а самые что ни на есть красавицы писаные.
– Непорядок, ваше величество, - отвечал Иван.
– Об чем и речь, - царь ажно ложечкой об столешницу пристукнул.
– В государстве волнение нездоровое намечается. Мысль крамольная возникает. Трон подо мною трещит. А всё отчего? Оттого, что власть верховная, в моём лице, с ентим чудищем поганым глазом невиданным и слухом неслыханным разобраться не могёт. А как смочь, Иван Алексеевич? Рассуди сам. Поначалу отцы да братья да женихи девиц уворованных на чудище енто самое ходили. Никто обратно не возвернулся. Затем богатыри всякие, лыцари иноземные, царевичи доморощенные, да прынцы королевичи чужеземные чудище поганое воевали. С тем же отрицательным итогом. Заметь, Иван, не меркантильными соображениями руководствовались. Исключительно моральными и гуманитарными. Опосля уж я подключился. Отправил на чудище поганое половину своего царского войска. Царь снова ложечкой пристукнул. Иван молчал. Царь зубами скрипнул.
– Нетути, Ваня, более у меня стратегического резерву! Легла половина моей царской армии как трава росная под косой вострой. Новую набрать не могу. Бегут рекруты кто куды: одни к морю-окияну, другие в землицу окраинную неосвоенную. Ничто их не пугает окромя чудища поганого — ни топор, ни веревка, ни военно-полевой трибунал. Осталась у меня, Ваня, токмо та часть войска, что по границам стоит и дружина ближняя. С дружиной ясно, дружина воевать не приучена, она больше по внутренним неустройствам специализируется, митинги там неразрешённые разогнать, беспорядки какие подавить, крамолу гнилую вычистить, смуту предательскую устранить. А что за армия без стратегического резерву, когда на нас окружь границ соседи зубы точат и агрессию исподволь стряпают?
– Расклад понятен, - говорит Иван.
– От меня-то чего требуется?
– На тебя, Иван, вся остатная надежда. Вижу, ты мужик сильный, головастый, труса напрасно не празднуешь, чащи лесные как свои пять пальцев ведаешь. Хочу поручить тебе чудище это поганое глазом не виданное слухом не слыханное растреклятое навсегда изничтожить. Согласишься — дочку мою, Марью-царевну, кровиночку ненаглядную, в жёны дам и полцарства в придачу, не согласишься — выбирай по желанию: либо плаха, либо виселица.
– Тяжёлый выбор, - вздохнул Иван.
– Дочка твоя царь-батюшка собой хороша, али наоборот? Государь немедля парсуну дочкину в полный рост, маслом писаную достаёт: - Красотою лепа, червлена губами, бровями союзна, телом изобильна, персями… кхм… с персями сам опосля натурально разберёшься. Что скажешь, Иван Алексеевич, согласен? Иван задумался.
– Эх-ма, царь-государь! Не оставил ты мне вольготного пространства для манёвру. Налево пойдёшь — голову сложишь, направо — охомутают тебя противу твоего желания. Куды бедному труднику податься? Только что напрямки двинуть. Может, условию сделки поменяем? Молод я ишо жениться, ваше царское величество. Я тебе, надёжа-государь, девок покраденых, ты мне бочку смолёную золотых цехинов и разойдёмся миром. Царь-батюшка на предложение Ивана аж поперхнулся. Тут к Ивану воевода Порфирий Дормидонтович подсунулся, Ивана в бок кулаком тычет, на ухо жарко шепчет, бородой щекочет: - Не будь дураком, Ванька. Оферта дюже выгодная. Царевна, конешно, не подарок, характером своенравна, поведением спесива, но выбирать, Ванька не приходится: или с царской семьёй роднится, или на плахе богу молиться. Полцарства всяко лучше секиры палача. Соглашайся, Иван, не прогадаешь, а я тебе в управлении подмогну. Устроюсь приближЕнным советником.
– Ваша взяла, - говорит Иван, - по рукам. Однакож есть у меня условие.
– Ничего сложного, ваше величество, - успокоил царя-батюшку Иван.
– Пущай привезут мне со стоянки экипажной пилу мою двуручную и хитрую баклажку, матушкой моей дареную. И квиток из кошеля вытаскивает. Царь повеселел. Моргнул воеводе. Воевода за дверь выскочил. Мигу не прошло, доставляют во дворец пилу иванову любимую двуручную в тряпицу чистую завёрнутую и хитрую баклажку. Прицепил Иван баклажку к ремню поясному, поклонился на три стороны: царю-батюшке, народу-терпельнику и отцу с матерью, пилу двуручную на
Долго шёл Иван. Трактами столбовыми, просеками лесными, колеями разбитыми, тропами нехожеными. Искал подходы к чудищу поганому глазом невиданному слухом неслыханному. Питался скромно, чай травками заваривал, спал как придётся. Сапоги стоптал, одежду до дыр сносил. Кошель незнамо где посеял, счёт дням потерял. Тыкался, мыкался по округе, блуждал кругами, напрочь отчаялся, из сил выбился. Хотел плюнуть на всё и домой оглобли поворотить. Гори оно синим пламенем, богатырство это приневоленное. Соскучился Иван по баньке субботней, по лубкам раскрашенным, по сушкам с бубликами, по чурбанам стоеросовым бессловесным исполнительным, по бирже лесной и учетчику дядьке Трофиму Ларивоновичу и по многому чему иному, а больше всего по коням вороным и бричке расписной. В последнюю очередь вспомнил Иван об экипаже, в град-столице оставленном, а надо бы в первую побеспокоиться. Ежели повернётся он нынче домой, контракту царского не выполнив, не видать ему боле ни брички той, ни тех коней вороных. Жалко стало Ивану имущества движимого.
– Умру, но чудище поганое достану! Зубы сцепил и зашагал с новой силой куда глаза глядят. Плутал он таким образом, плутал, да и забрёл в чащу глухую. Глядь, вокруг места дикие, кущи непроходимые и посередь ентих кущ след от колёс тележных. В самую дальнюю глушь тянется.
– Туда мне и надобно, - сообразил Иван.
– Добрым людям в сих дебрях отменных прятаться незачем.
Довёл след тележный Ивана до пещеры. У входа факелы горят, по бокам горки огромные навалены. Слева — кости да черепа обглоданные, справа — снаряжение воинское. Между горками кресло поставлено, в кресле удалой купец давешний развалился, на Ивана хитро глядит и ухмыляется.
– Здраствуй, мужик Иван, - говорит купец, - давненько не виделись.
– Век бы с тобой не встречаться, - отвечает купцу Иван.
– Заставил ты меня за собой побегать. Всё пятки в кровь истёр.
– А много ли у тебя пяток, мужик Иван?
– смеётся купец.
– Сколь бы ни было — все мои, - хмурится Иван.
– Дурная голова ногам покою не даёт, - говорит купец.
– Зачем пожаловал, мужик Иван?
– А сам-то не допетрил?
– спрашивает Иван.
– Отчего же, - говорит купец, - дотумкал. Биться ты со мной вознамерился, Иван. Только какой из мужика ратоборец? Здеся поболе тебя витязи лежат, не чета тебе простолюдину.
– Какой ни какой, а герой, - говорит Иван, тряпицу чистую на пилу намотанную разворачивая.
– Ох, испугал, - насмехается купец, с кресла вставая.
– Лады, уговорил ты меня, мужик Иван. Желание гостя — хозяину закон. Хочешь битву, будет тебе битва. Желание твоё, условия мои. Айда за мной, Иван.
Спустились они в пещеру. Купец длиннополый сюртук скинул, рукава у косоворотки закатал. Иван, наоборот, не торопится, преж драки обстановку разглядеть силится. Пещера обширная, своды высокие, стены вкруг факелами обвешаны, в центре пещеры очаг, у очага девчонка затюканная торчит, лицо в саже, сарафан измызганный, дровишки в очаг подбрасывает и в котле черпаком помешивает.
– Ты на служанку мою пришёл пялиться или бранью тешится?
– спрашивает Ивана купец.
– Почто столбом торчишь посередь залы? Нападай, мужик Иван! Иван пилу наперевес ухватил, изготовился.
– О-х-хо-хо-хо!
– загоготал купец, - различного оружия у меня собрано, а похожего в комплекте до сих пор не было! И не стало вдруг купца. Вместо него чудище поганое глазом невиданное слухом не слыханное образовалось. Ивану черт знает что блазнится. Дым не дым, туча не туча. Течёт, клубится, клыками щёлкает, когтями скребётся, Ивана в угол загоняет. Иван пилой отмахивается.
– Что мужик Иван?
– грохочет чудище поганое, - не ожидал?! Приспел твой смертный час!
– Стой, чудище поганое!
– крикнул Иван.
– К чему ещё?
– удивилось чудище.
– Твоя взяла, - говорит Иван, отцепляя с пояса хитрую баклажку - победило ты меня, чучело мерзкое.
– Но-но-но, не обзывайся!
– отвечает чудище поганое.
– Обманом победу вырвало, - продолжает Иван, - однако я зла не держу. Мне как к смерти приговорённому положено одно желание.
– Желание твоё я исполнил, - усмехнулось чудище поганое, - стало быть, задолженностей перед тобой не имею.
– Погодь, погодь, - зачастил Иван, - то не желание моё было, а формальный вызов на поединок.
– Ишь, как заговорил, - изумилось чудище поганое.
– Когда приспичит и не такое выскажешь, - сознался Иван.
– Оттягиваешь, значит неприятный момент, - подытожило чудище поганое, - цепляешься за призрачную надежду. А не стыдно?
– Стыд — не сопля, на вороту не повиснет.
– Излагай, - разрешило чудище поганое.
– Сегодня я добрый.
– Уважь мою предсмертную просьбу, - сказал Иван.
– Выпьем напоследок пивца моего крепкого домашнего.
– Это всё?
– вопросило чудище поганое.
– Всё, - сказал Иван.
– Наливай!
– повелело чудище и назад в купца обернулось для удобства пития алкогольного. Ивана дважды просить не надо. Вытащил из карманОв стаканы латунные походные складные, пиво разлил, купцу стакан в руку сунул, сказал: «Не чокаясь» и единым духом тот стакан осушил. Купец за Иваном стакан тяпнул. Губы обтер: - Ядрёное у тебя пиво, мужик Иван.
– Об чём и речь, - говорит Иван, - экологически чистый продукт, результат низового брожения. Вода ключевая хмель солод сахар дрожжи корочки хлеба ржаного поджаренные соль изюм. И сызнова пиво по стаканам разливает: - Между первой и второй промежуток небольшой.
Когда счет на третий стакан пошёл, захмелел Иван. А с купцом вообще нехорошо сделалось. Упал купец сначала на четвереньки, а потом в камень напольный щекой ткнулся, захрапел и слюну пустил. «Что русскому здорово, то немцу смерть». Иван купцу дулю под нос сунул и за пилу взялся. Приладил инстрУмент к купцовой шее — хрясть — завязла пила. Рванул Иван её со всей дури, на миллиметр не сдвинул. Прочно засели зубья в кости. Тут замарашка голос подаёт: - Хочешь, Ваня, подмогну?
– От помощи своевременной не откажусь. Девчонка к нему бросилась, за ручку противоположную ухватилась.
– Тащщы на себя, - руководит Иван. Девчонка в ответ кивает и пилу к себе тянет…
Ослободил Иван всех девиц, чудищем поганым глазом невиданным слухом неслыханным похищенных, по домам развёз, передал с рук на руки близким родственникам, которые нашлись. Одна замарашка осталась.
– Куды тебя, убогую, доставить?
– спрашивает Иван у девчонки.
– В палаты царские, - отвечает бойко девчонка. А Ивану что? Ивану без разницы. В палаты, так в палаты. Устал Иван геройствовать. Утомительное это занятие для обыкновенного трудящегося.
Сопроводил он, значит, замарашку до парадного входа, кулаком в дверь стукнул, чуть створки с косяком не высадил. Распахнулись двери, на пороге царь со свитой объявился. Замарашка царю на шею кинулась и зачастила счастливо: «батюшка, батюшка!!» Ивана холодный пот прошиб: «Обманул таки меня, старый хрыч! Подставил не за понюх табака! Чужие уголья из печи голыми руками выгребать заставил!» Царь дочку спасённую мамкам да нянькам сдал, обнял Ивана по-отечески, облобызал троекратно, золотым цехином от щедрот царских наградил и… восвояси отослал… под надёжным караулом.
Ненадолго, правда. На неделю. Спустя седмицу дён тем же макаром Ивана назад во дворец доставили. Помыли, побрили, одели богато, Марью-царевну за него выдали и полцарства в собственность отписали. Царь к грамоте дарственной собственноручно большую царскую печать приложил. Стал Иван полуцарственником, а чего дальше делать — не представляет. Как со своей половиной управляться? Удружила Марья-царевна капризом минутным, ничего не скажешь. Ведь что раньше имел в жизни Иван? С полатей на лесосеку, с лесосеки — на полати. Откуда опыту административному набраться? И спросить не у кого. Родители, на беду, в кои-то веки укатили в отпуск по льготной путёвке, отдыхать-загорать на островах. Царь-батюшка, тесть дражайший, Порфирия Дормидонтовича к Ивану не отпустил и инструкциев никаких не оставил. Закручинился Иван… Но это уже совсем другая история.