Иван Путилин и Клуб червонных валетов (сборник)
Шрифт:
Через три с половиной часа мы сошли с парохода. Это тоже было село большое и богатое. Позади него чернел красавец-лес, высокий, могучий.
– Знаешь, доктор, никогда, быть может, я не выводил своей «кривой», основываясь на столь шатких данных, как в этом случае.
– Ты говоришь, Иван Дмитриевич: шаткие данные. А по-моему, – совсем данных нет. Человек исчез с парохода… А куда он девался? Да Бог его знает…
– Ты прав, доктор. Моя кривая построена исключительно почти на одном инстинкте, который
– Где? – даже подскочил я.
– В лесу, – невозмутимо ответил он.
– С нами крестная сила! Этого еще только не хватало! Мы что же, на съедение диким зверям направляемся?
Мой великий друг усмехнулся.
– На съедение… Гм… В самом деле, как бы не попасться в лапы лесных зверей.
Мы входили в село.
Путилин довольно громко затянул какой-то псалом.
Он держался за мою руку, словно слепец, которого ведет поводырь.
– «И-и-и хо-ди по стопам Иисуса», – пел он высоким, дрожащим старческим голосом.
Помню, как сейчас, к нам подошла какая-то сердобольная старушка и подала мне копейку. Эту копейку я храню до сих пор.
Не знаю, по какому случаю, но на улице села был сход. «Общество» православных мужичков с жаром обсуждали свои сельские дела.
Путилин подошел к сходу.
– О, горе, горе! – громко начал он, высоко потрясая палкой. – Горе нам, несть бо числа нечестивцев, оскверняющих веру нашу единую, православную.
На нас обратили внимание.
– Это кто же такой будет?
– Откелева такой взялся?
– Юродивый… блажной, должно.
Все, видимо, заинтересовались, ибо юродивые всегда пользовались большим почетом на Руси православной, недаром даже цари бледнели пред обличительными речами «блаженненьких».
Путилин входил все в больший и больший обличительный пафос.
– И каркают враны раскольничьи над головами нашими, тучей темною полегли они по полям, по горам, по лесам.
– Ты это насчет чего, дедушка? – обратился какой-то парень к Путилину.
– Нишкни! Нетто не слышишь, про что божий человек речь держит? Известно дело, правильно говорит: тучей залегли раскольники, сколько наших к себе переманили.
– Верно! Верно!
– И аз, раб многогрешный, по слову Господа моего решит к нечестивцам стопы моя направить спасения душ их ради и для. Покайтеся, опомнитесь! – тако буду глаголить, зане близок час страшного судилища Христова. Испепелит вас дождем – смолой огненной! О, змии хитрые! За скобку нашу хватаетесь, руцы тряпкой обвязав, дабы не оскверниться, а за перси блудной Девицы – голою рукой.
Я еле удержался от хохота.
«Мир» разразился веселым смехом.
– Ай да Божий человек! Верно, братцы, ввернул он! Первые они блудники! Все о смиренстве канючат, а сами бабы ни одной не пропустят!
– Реките, братие мои возлюбленные: мнозили суть тамо но, во лесе темноме, нечестивцев?
И Путилин указал дрожащей рукой на черневший вдали поволжский бор.
– Много, много, дедушка! Хоронятся там… и в землянках, и в срубах деревянных. Апосля, значит, как это царский чиновник Павел Иваныч1 нагрянул на них, еще пуще стали хорониться.
Второй день мы находились в дремучем бору.
Вернее, вторые сутки.
Во многих местах по розыскам довелось мне быть с моим другом, но до лесу мы еще не доходили.
Честное слово, у меня мелькала тревожная мысль: уж не сошел ли с ума Путилин?
Тревожное чувство все росло, усиливалось.
– Иван Дмитриевич! – робко обратился я к нему на вторые сутки нашего пребывания в лесу.
– Что, доктор? – спокойно спросил он, продолжая невозмутимо шагать все вперед и вперед.
– Скажи, пожалуйста, как ты себя чувствуешь?
– Если хочешь, послушай мой пульс. Я чувствую себя превосходно.
– Серьезно?
– Как нельзя более. А ты полагаешь, что я рехнулся?
Что мне оставалось делать? Только одно: покориться и плыть по течению.
Мы обратились в настоящих пустынножителей, обитателей лесных дебрей и, если не питались акридами и диким медом, то только потому, что еще оставался запас незатейливого провианта, захваченного нами в селе.
– Помилуй Бог, доктор, могли ли мы какую-нибудь неделю тому назад предположить, что нас судьба забросит в поволжский дремучий бор? – весело спрашивал меня Путилин.
– Да, признаюсь, – кряхтел я.
Я поражался неиссякаемой бодрости духа Путилина.
«Что за стальная сила воли!» – восторгался я мысленно им.
– Не напоминает ли тебе, доктор, наше странствование увлекательных похождений героев Майн Рида в девственных лесах Америки? А?
– Есть тот грех. Хотя…
– Что хотя?
– Хотя довольно любопытно видеть действительного статского советника, господина начальника Петербургской сыскной полиции в роли какого-то команча – Орлиного Глаза, и доктора медицины – в качестве его оруженосца.
Путилин громко смеялся.
– Ей-богу, доктор, меня на старости лет это приводит в восхищение: ты посмотри, какая благодать разлита вокруг нас!
В заповедном поволжском бору было действительно величественно-прекрасно.
Лучи солнца, прорвавшись сквозь могучую зелень леса, заливали столетние дубы, сосны, ели своим ярким золотистым светом.
Как чудесно пахло могучим бором!
Этот воздух, напоенный бальзамическим ароматом сосен, ягод, грибов, мха, папоротника, так и вливался в грудь широкой волной.