Иван родил девчонку
Шрифт:
По утрам, в 7.15, когда стылая темень неподвижно висит за окнами, по радио начинается музыкальная передача по заявкам радиослушателей и популярный Вахтанг Кикабидзе с приятным акцентом поет любимую песню неудачников «Мои года — мое богатство». Особенно близки обитателям деревни слова насчет денег, из чего легко сделать вывод, что богачей в деревне нет.
Люди слушают прогноз погоды на предстоящий день, не спеша завтракают, управляются по хозяйству. И смотрят, задрав головы, в небо, изрешеченное причудливыми узорами созвездий. И в такое морозное тихое утро людям кажется, что пространство, обступающее их со всех сторон, и есть космос. А они — космонавты.
Спешить
И даже магазина в деревне нет.
Для кого его тут держать, если большинство жителей давно перебралось на центральную усадьбу совхоза. Остались только те, кто наотрез отказался переезжать. Их, конечно, не забывают: наведывается в деревеньку автолавка. Но из-за снежных заносов она уже давненько не приезжала.
Утром, едва рассвело, дедка Илсухов, мелкий, но горластый в прошлом мужичонка с кривыми руками, смастеривший за жизнь на пару со своей покойной старухой шестерых здоровых девах, из которых ни одна не осталась в деревне, влез на крышу избы. Все решили, что он собрался от скуки скинуть с крыши снег, хотя нужды большой в том не было, на крутой крыше снег задерживался мало.
Дедка Илсухов, подпоясанный несколькими кольцами веревки поверх кожушка, с топором за поясом добрался между тем до трубы, влез на нее, рискуя сорваться и сломать шею на старости лет, воткнул ногу в дымный столб, обхватил его руками и стал подниматься вверх.
Когда взбудораженные старики и старухи-все четверо душ — собрались в полном составе возле илсуховского подворья, дедка Илсухов был уже высоко. Из беспорядочных криков, доносившихся снизу, он сумел разобрать только два слова: «куда?» и «зачем?» И если первый вопрос был риторическим и каждый мог легко догадаться, что Илсухов собрался на небо, то ответа на второй вопрос не знал никто. В том числе и сам путешественник. И хотя старики нередко мечтают вслух о беззаботной потусторонней жизни, вряд ли кто из них всерьез хочет побыстрее попасть в рай. Даже если верит в его существование, насколько это возможно в наше неверующее время.
Пожалуй, старик просто-напросто заскучал. А может, вспомнил ушедшую в начале зимы жену и захотел подняться посмотреть, как ей там.
А может, просто стронулся с ума от одиночества.
Скоро дедка Илсухов стал темной точкой, а потом и вовсе исчез в стылой мутной вышине. И печка в его доме протопилась.
Люди зашли в опустевшее жилье, чинно расселись по лавкам и надолго замолчали. Старики усердно дымили самосадом, старухи терли глаза и негромко сморкались. Потом все потихоньку задвигались, и скоро лавки выстроились вокруг стола, а на столе появились соленые грузди, и разваристая картошка, и капустка со льдом, и жареное сало. И выпить нашлось. Бывший избач, а перед пенсией водовоз дедка Рыков встал и солидно откашлялся. Встали и остальные.
В грудях легко и сухои на душе легко,ушел мой друг Илсуховдалеко-далеко,— продекламировал Рыков в полной тишине.
Разошлись только к вечеру. И никто даже не подумал о том, что дедка Илсухов может вернуться. Потому что все знали твердо: дым всегда поднимается
Через пару дней на крышу своей избушки-развалюхи взобралась с великим трудом ревматическая бабка Синячиха. Она в отличие от Илсухова первооткрывательницей не была и сомневаться в прочности дымного столба оснований не имела, а потому секрета из задуманного не делала. Она еще накануне обошла соседей и раздарила все свое небогатое богатство.
— Сыны мои там, солдатики, да и Ваня мой, сирота, сколь годов без меня маются, — заученно отвечала она на всякий немой вопрос.
Поэтому никто и не решился отговаривать старую. Она сама накрыла в избе стол для гостей и воспарила в чистую высь, нагруженная котомкой с картовными шаньгами. Знать, надеялась женщина, что на небе все так же, как и на земле, только лучше.
А на земле, подвыпив слегка, вдруг заплакал по-стариковски жалобно вечный холостяк Юрочка, неизвестно за какие грехи называемый этим детским именем всю свою семидесятилетнюю жизнь. Он заплакал и признался оставшимся двоим односельчанам, что весь век безответно и тайно любил эту толстую и скрюченную болезнью бабу Синячиху, которую звали, как оказалось, Катей, Катюшей. Он рассказывал людям о своей такой смешной любви, повторяя постоянно, как припев: «Стыд-то какой, господи, какой стыд!» А люди — дедка Рыков и бабка Настасья — жалели его, и утешали, и удивлялись, что никакой скрытой любви сроду не замечали за Юрочкой, а его холостую жизнь считали редкой и вредной дурью. Удивлялись и завидовали непривычной завистью. |
И опять бывший избач, а перед пенсией водовоз дедка Рыков встал и продекламировал в полной тишине:
Ничо уже не будет,ничо не вспыхнет вновь,запомните же, люди,ту светлую любовь.…Юрочка покинул землю ночью, да, видно, хотел попасть на небо наверняка и лишковато набазгал в печку дров. На рассвете деревню разбудил пожар. Избенка старика стояла на отшибе и никакой опасности для других строений не таила. Тем более в такую безветренную погоду. Ни дедка Рыков, ни бабка Настасья даже не пытались тушить пожар, и домишко за какой-то час сгорел дотла.
Потом бабка Настасья предположила, что Юрочка специально сжег избу, потому что ему было стыдно перед соседями за отсутствие каких бы то ни было припасов и тем более богатств. Но соседи в обиде не были. Они ведь уже знали, что не выдюжить им одним в опустевшей деревеньке — слишком тоскливо…
Последним покинул свой дом дедка Рыков. Он прихватил с собой транзистор с запасом батареек, надеясь установить в скором будущем связь с Землей. Он не хотел думать о том, что односторонняя связь с небом и так не прерывается испокон веков без всяких технических штучек.
Встав возле трубы, он оглядел родные окрестности долгим взглядом и громко, с выражением сказал сам себе:
Я ухожу последнимв бескрайну эту синь,А ведь еще намедниВсе жили здесь… Аминь!И, поплевав на ладони, полез по дымному столбу.
А на другой день в деревню приехала автолавка, нагруженная хлебом и консервами, гвоздями и кастрюлями, карамелью и спичками. И шофер, он же продавец, Тимка зычно крикнул свою обычную шутку:
— Не умирайте, люди, я привез вам живой воды!