Ивашка бежит за конём
Шрифт:
Ярмошка шепчет:
— Самое нам время отсюда бежать. Настанет день — мне уж не выбраться. Купец меня обнаружит, изобьёт до смерти, и тебе за меня достанется.
— Куда же нам бежать? Кругом вода.
— Бултыхайся прямо в воду. Здесь до берега близко, доплывём. Вспомни, как я тебя на Каспле обучил плавать. Не бойся, прыгай!
— Потонем.
— Не потонем, так вынырнем. Хлеб давай сюда. Я его в рубаху заверну, привяжу к голове, не намочить бы. А боишься, так оставайся. Мне что!
И прямо с борта ладьи прыг в реку, поплыл.
Всплеснулась вокруг него днепровская вода, с головой покрыла. А уж Ярмошка его под пузо поддерживает, пищит:
— Плыви, плыви, такой-сякой! Веселей шевелись!
Ивашка бьёт по воде руками и ногами, плывёт. Оглянуться не успел — вот и берег. Они вылезли, отряхнулись, сели на песочек.
Ярмошка раздувает ноздри, жадно глотает свежий воздух. Под варяжской-то кроватью, скорчившись сидя, воздуха нюхать не приходилось. Ярмошка руки раскинул, рот широко раскрыл, никак вдосталь не надышится.
Ивашка его спрашивает:
— Куда теперь?
Кругом ночь, ни одного огонька не видать. Тёмные домишки столпились, будто овечье стадо, посреди огородов дремлют. И в какую сторону голову ни поверни, всюду дома, дома. Кругом растеклись, вверх в гору ползут. Наверху горы высокие стены, а над ними купол а, крыши теремов. А всё смутное — еле выделяется на ночном небе.
Тихо-тихо, а будто воздух шевелится, гудит, как пчелиный рой. Это многие тысячи людей в домах спят, во сне дышат.
— Пошли, — говорит Ярмошка. — Здесь на берегу нас купец завтра первым делом увидит.
Они отошли подале. В темноте наткнулись на забор, тут же прикорнули.
Утром проснулись, поели, пошли искать Аннушку.
Киев-то не Смоленск, много больше будет — огромный город. Одних рынков там восемь, улиц, домов не счесть. Нигде Аннушки не видать.
Ивашка с Ярмошкой весь город обходят — от Лядских ворот до Золотых ворот, от Золотых ворот до Львовских. На Михайловскую гору подымались, спускались на Оболонь, на Перевесище забрели.
Где Аннушку искать, кого спрашивать?
В один день Киев не обойти — они который день бродят. А есть-пить надо!
Они где у бабы торговки пирог стащат, где на паперти среди нищих-убогих замешаются — им милостынька перепадёт. Иной раз у чужой двери поскребутся — им хозяйка кусок вынесет, а то, случается, и собаку натравят. Они отощали, обносились, ищут-ищут Аннушку, не найдут.
Ярмошка говорит:
— Народищу здесь что сена в копне — не счесть. Где нам среди них Аннушку обнаружить? Где она скрывается? Пока все дома обойдём, во все двери заглянем, у нас седые бороды ниже колен вырастут.
Ивашка в ответ только вздыхает.
Ярмошка говорит:
— Это нашей жизни не хватит весь город обыскать. Помяни моё слово, мы здесь подохнем. Ивашка опять вздыхает.
— Нет, — говорит Ярмошка, — будет! Поискали, и хватит! Без толку время теряем, такое-сякое! Пошли обратно в Смоленск, пока нас ноги держат.
А может быть, Ярмошка прав? Может быть, правда
Уж он видит себя, как бредёт он старенький, согбенный весь, бредёт от Лядских ворот до Золотых ворот, от Золотых ворот до Львовских. У каждой двери стучится, деревянную чашечку за подаянием протягивает. А седая борода, длинная, по холодному ветру развева ется, за его плечами прозрачным плащом вьётся. Посошок по мосткам тук-тук.
У Ивашки на глазах слезы, так ему самого себя жалко.
А что, если вернуться в Смоленск? Мудрила его в сыновья примет, у тётки Любаши он будет в холе, в тепле, в сытости. И Ярмошка вернётся к своему дядьке. Ну, выпорют его разок, ему ничто, он привычный.
— Ладно, — говорит Ивашка, — будь по-твоему.
Идём в Смоленск обратно. Пошли, чего там.
Но тут Ярмошка, ветреная голова, вдруг заупрямился.
— Нет, — говорит, — я сейчас ещё не пойду. Дольше искали, меньше осталось.
— Столько искали, ничего не нашли, — говорит Ивашка. Так ему вдруг в Смоленск захотелось!
— Ничего не нашли, а вдруг сейчас найдём?
Вдруг мы её сейчас встретим или она весточку подаст? Давай ещё один день останемся.
— Ох, я ещё один день ни за что не выдержу. Ты на меня посмотри, как я весь отощал. Ты только посмотри!
— По тебе не видно. Щёки — что, такие-сякие, наливные яблоки.
— Да, много ты понимаешь! Тебе меня вовсе не жалко.
Вот они немного поспорили, уж рукава засучили, но драться не стали. Помирились, пошли дальше.
Приходят они на пристань, напоследок на приплывающие, на отплывающие ладьи смотрят — не высмотрят ли чего?
Плавающих, путешествующих людей вежливо расспрашивают — не слыхали ли чего?
А ничего не высмотрели, не услышали. Сидят, руки свесили — такое уныние.
И вдруг доносится к ним прерывистый скрип смычка. Будто кто-то в темноте нащупывает песню и никак не уловит. То опять начнёт сначала, то на другой склад перейдёт, и опять не то. А терпеливый высокий голос всё повторяет те же слова:
"Уносит меня хищная птица. Из Варяг прилетела, в Царь-град стремится. Ох, горе, горе!"
Ивашка с Ярмошкой оглянулись — кто же это поёт, на гудке играет, да так жалобно.
А это слепой старик сидит на брёвнышке и гудок прижал к груди. Он водит смычком по струнам, тонким голосом выпевает:
— Уносит меня хищная птица…
— Это что ж за такая песня? — спрашивает Ярмошка. — Начало есть, а конца не слыхать. Слепой отвечает:
— Я эту песню слагаю, ещё не вижу, чем кончится. А будет песня про красную девушку Аннушку с длинными косами. Длинные косы за ней волочатся, след заметают. А след заметён, как обратно вернуться? Вижу я её, как стоит она на корме, руки ломает, из глаз сле зы льются. Девушка Аннушка из села Малого.