Ия, или Вторник для романтики
Шрифт:
– Значит, с чистым городом дело не пошло, - подвел он итог на этот раз.
– Голодная машина не знает удержу, лезет очертя голову, вредит вокруг: и себе вредит, и всем вокруг вредит. Хулиган получился. Впрочем, это неточное определение. В хулигане сидит садист, наслаждающийся мучительством. А у нас просто бесшабашный малец, не признающий человеческих законов. Человеческих и природных. Теперь будем учить правила поведения.
– Воспитывать вежливость?
– Нет, за неделю не воспитаешь. Да и не тот уровень, у нас пока звериный. Дрессировать будем. Сделаем страх и сделаем боль.
В
Боль конструировали, как и голод, по аналогии с животным миром. У живых существ боль - это предупреждение о возможной поломке. По всему телу рассеяны чувствительные клетки, которые сообщают организму о всяком непорядке - непомерном давлении, непомерной нагрузке, перегреве, переохлаждении, о посторонних предметах, о ненужных химических веществах, даже о ненужной пище ("Живот болит!").
Стало быть, пришлось на всех деталях и важных узлах машины ставить датчики-предохранители, датчики напряжения, механического и электрического, датчики температурные, датчики кислотные и щелочные. Задолго до разрушения, с надлежащим запасом прочности, датчики включали тормозной сигнал, и машина не своим голосом (Наташиным) вопила:
– Ой, больно!
– А тебе на самом деле больно?
– допытывался Алеша.
Но машина не могла объяснить, она не знала, что такое "на самом деле".
Боль - предупреждение о повреждении - возникла у самых примитивных животных, как только появилось самостоятельное движение, возможность уклоняться от опасности.
У высших же животных, имеющих глаза, нос, уши и центральный нервный штаб, к болевому предупреждению добавилось еще одно, предварительное, страх называется. Боль - началось повреждение, страх - будет больно.
Машину предстояло научить и страху.
Ее учили бояться поездов, троллейбусов и автомобилей, уступать им дорогу, пересекать улицу только при зеленом свете; ее учили бояться людей в лесу, уступать им дорогу, ни в коем случае не приближаться (чтобы не было новых нападений на торговок с корзинами цветов). Учили бояться заборов, плетней и колючей проволоки. Учили бояться крутых склонов, грязных луж, топкой почвы; надо же было избежать новых приключений в болотах. Учили бояться высокой скорости, угрожавшей перегревом, и узких дорожек, где можно было заклиниться между стволами.
Рельсы, люди, заборы, кручи, чащи, болота стали "страшно".
– Ой, страшно!
– пищала машина Наташиным голосом.
Алеша с увлечением рассказывал, как это натурально получается у машины. Подходит к шаткому мостику и мнется. "Ой, страшно!" - этаким жеманным голоском. "Ой, страшно!" - у светофора.
– Бедняжка, а мне жалко ее, - заметила Ия.
– Неужели нельзя было обойтись без этих "страшно" и "больно"? Сказали бы просто: этого нельзя и того нельзя.
– Это было бы проще всего, - возразил Алеша.
– Дай инструкцию на все случаи жизни, ничего и выбирать не надо. Но, увы, инструкции не предвидят непредвиденного. В меняющемся мире невозможно выжить на основе наследственных наставлений. Природа поняла это еще на уровне рыб и ввела условные рефлексы в добавление к безусловным, личный опыт и личную
И вот осторожная машина отправилась в лес с очередным заданием: грибов набрать к обеду.
– Столько тысяч в тебя всадили, хоть бы на трешку пользы, напутствовали ее механики.
Но пользы не было и на пятак. Уже через десять минут пришел сигнал бедствия: "Ой, больно!" Кинулись на помощь. Машина была целехонька. Стояла в густой траве в двух шагах от опушки.
– Впереди лужа. Топко. Трясина, - объяснила она.
Видимо, датчики ступиц, чувствительные к влажности, восприняли росу как предвестник опасного болота.
Алеша вывел машину на сухую дорожку. Покинул. Через пять минут снова SOS.
– Впереди незнакомые люди, - доложила машина.
– Они идут навстречу. Поворачиваю в гараж.
– Обойди за деревьями.
– За деревьями болото. Поворачиваю. Догоню вас.
Дождались беглянку, проводили ее еще раз до опушки, наказали без грибов не возвращаться. Ждали два часа. Опять донеслось:
– Спасите! Страшно!
Машина стояла шагах в двадцати от того места, где ее оставили. Стояла с потухшими глазами перед первой же канавой. Тока почти не было. Электрический аванс она израсходовала, добавки не заработала, не найдя ни единого гриба.
– В лесу плохое освещение, - заявила машина.
– Ожидается болото с неба.
– Даже смешно, - сказала Ия, выслушав отчет.
– Был озорной мальчишка, сорви-голова, стала трусливая девчонка, которая темного леса боится. Сменили характер за две недели.
Алеша задумался.
– Какой же характер дать машине? Наверное, что-то среднее нужно, какая-то пропорция страха и голода, золотая середина. Но как ее определить - золотую середину? Знаешь что. Ивушка, ты спроси отца. Может, он подскажет какое-нибудь правило, зоологическое или психологическое.
9
Шестнадцатый вторник.
– Папа говорит, что нужна борьба. И страх полезен зверю, и голод полезен. Но пусть они сталкиваются, меряются силами, так чтобы сильный голод подавлял бы слабый страх, а сильный страх заглушал бы голод.
Алеша отодвинул тарелку. В отличие от зверей, у человека сильный интерес заглушал голод.
– Меряются силами - это понятно, - сказал он.
– Вопрос в том, как измерять силу, в каких единицах выражать, как назвать единицы страха и голода? Всю неделю обсуждаем. Вообще-то в науке принято именовать единицы в честь ученых: вольт, ампер, ньютон, фарада. Но проголодался на семь с половиной дарвинов и струсил на четыре менделя - это же оскорбление памяти ученых. Кто-то предложил волчеры и зайцеры - звучит как-то не по-людски. Я думаю, что надо бы измерять голод процентами, просто процентами израсходованной энергии. Но где проценты в страхе?