Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера
Шрифт:
Спустя несколько дней Шлабрендорфа вместе с другими узниками отправили во Флёссенбург — в созданный нацистами тайный лагерь уничтожения людей. Здесь его поместили в одиночную камеру, где он ждал смерти. Казни производились каждый день в шесть часов утра. Пленных — и мужчин, и женщин — заставляли раздеваться догола и строем идти во двор, где их либо вешали, либо стреляли стоящим на коленях в затылок. Люди умирали каждый день. Другие пленные убирали тела и складывали их для сожжения на костре. Каждый день Шлабрендорф наблюдал за движением скорбной процессии к погребальному костру, и каждый наступающий день считал последним днем своей жизни.
7 апреля ночью стражники вошли в его камеру. Разбудив заключенного, они спросили, действительно ли его имя Бонхёффер. Он ответил отрицательно и тут же получил обвинение во лжи и сокрытии своего настоящего имени.
А Бонхёффер в это время еще не прибыл во Флёссенбург. Он поступил туда только 8 апреля после серии долгих, изнурительных и совершенно бессмысленных переездов с места на место. 7 февраля его отправили
— Дитрих, мы христиане, и за это нам предстоит виселица.
Бонхёффер надеялся на оправдание, поскольку против него не было серьезных свидетельств, но оказался среди тех, кто, по твердому убеждению нацистов, после суда или без него, с обвинительным или оправдательным приговором, не должен был пережить падения режима.
В Бухенвальде он попал в тюремный корпус вместе с еще семнадцатью узниками, каждый из которых был по-своему выдающимся человеком. Среди них был генерал фон Фалькенхаузен, бывший начальник военной администрации и вермахта на территории Бельгии, Северной Франции и Голландии, агент британской секретной службы капитан Пейн Бест, ставший военнопленным еще в 1939 году [76] . Бонхёффер делил камеру с генералом фон Рабенау, превратившимся в фанатично набожного человека. Бонхёффер произвел особенное впечатление на агента Беста, который после войны написал, что этот человек был воплощением «смирения и мягкости», который, казалось, «вносил атмосферу радости и счастья в любое мельчайшее событие». Он был одним из немногих людей, с которыми доводилось встречаться англичанину и «для которых его Бог был реальным и всегда присутствовал рядом с ним». Относительно свободные порядки в Бухенвальде позволяли пленным общаться. Мюллер, как показалось Пейну Бесту, после трех лет, проведенных в гестапо, относился ко всем с подозрением, но вскоре он смог обрести себя.
76
Капитан Бест был взят в плен во время знаменитого инцидента в Венло.
Ночью 3 апреля, ровно в десять часов, заключенных, получивших предупреждение, что они должны быть готовы к быстрому переезду, о котором будет объявлено по мере приближения американской армии, согнали в тюремный фургон. Туда погрузили столько людей, что они не могли не только сесть, но даже, стоя, переступить с ноги на ногу. Туда же сложили их вещи и дрова на растопку газогенератора. Горение поддерживалось интенсивно, и заключенные опасались, что в пути отравятся угарным газом. На следующий день они прибыли в Вейден — ближайший к Флёссенбургу населенный пункт. Сердца заключенных наполнились унынием. Но местная полиция сообщила, что Флёссенбург переполнен и не может принять новую партию людей. Все понимали, что им разрешили еще немного пожить, потому что лагеря никогда не бывают переполненными, для того чтобы провести акцию немедленного уничтожения. На выезде из Вейдена фургон остановила полиция. Оказалось, что трое заключенных должны остаться. Среди них был Мюллер.
Теперь условия путешествия стали легче, да и охрана мягче, поскольку даже стражники не знали, куда везти заключенных. Ночью прибыли в государственную тюрьму Регенсбург. Наутро выяснилось, что тюрьма наполнена членами семей и родственниками заговорщиков. Там были вдова и сын Герделера, а также некоторые их родственники, дочь Хасселя — молодая жена Пирцио-Бироли, вдова и дети Хофакера, а также девять членов семьи Штауффенберга. В этой же компании находился банкир Фриц Тиссен вместе с женой, и, как пишет Пейн Бест, «атмосфера больше напоминала прием, чем утро в уголовной тюрьме». Беста представили ряду выдающихся личностей, причем с соблюдением табели о рангах. Общая беседа вне тюремных камер заняла весь день.
Наступившей ночью партия заключенных, среди которых был Бонхёффер, снова была погружена в тюремный фургон, который тронулся в путь и вскоре сломался на дороге. Заключенные оказались на жестоком морозе, можно сказать, в чистом поле, и оставались в таких условиях довольно долго, до тех пор пока для их дальнейшей перевозки не был реквизирован роскошный туристический автобус. Весь следующий день они ехали, пытаясь в нескольких местах пересечь Дунай, но создавалось впечатление, что через реку не осталось ни одного целого моста. Ночь они провели в деревушке Шенеберг, затерянной в баварских лесах, где власти пребывали в полной растерянности и смогли предоставить людям только койки в местной школе, но никакой еды.
Наступило воскресенье 8 апреля. Это было прекрасное весеннее утро. Бонхёффер, по словам Беста, провел короткую службу и произнес проповедь, которая достигла сердца каждого. Он еще не успел закончить молитву, когда за ним прибыли агенты гестапо.
— Заключенный Бонхёффер, — сказал гестаповец, — вы пойдете с нами.
— Это конец, — сказал Бонхёффер, — а для меня начало жизни.
Он попрощался с друзьями, не забыв передать прощальный привет епископу Чичестерскому, послание для которого вручил Бесту.
Весь оставшийся день он снова ехал на север по постоянно сужающемуся коридору, все еще остававшемуся в руках немцев. Ночью он прибыл во Флёссенбург, а рано утром 9 апреля лагерный доктор видел его молящимся в своей камере. На рассвете он был повешен вместе с Канарисом и Остером — первыми лицами абвера, в котором он служил [77] . Среди его немногочисленных пожитков остались две книги — Библия и томик Гёте. Также Бонхёффер оставил после себя молитву: «Смерть, отбрось наши печальные цепи и разрушь толстые стены нашего смертного тела и нашей ослепшей души, чтобы мы наконец смогли созерцать то, что не могли увидеть ранее. Свобода, мы давно к тебе стремились сквозь дисциплину, сквозь действия и страдания. Теперь, умирая, мы видим тебя в лике Господа».
77
Краткий военный трибунал был проведен в лагерной прачечной следователем СС Гуппенкотеном. Шлабрендорф во Флёссенбурге узнал о смерти Бонхёффера 10 апреля. 12 апреля стали слышны американские орудия, и его спешно перевезли в Дахау, где он присоединился к группе, насчитывающей более сотни особых заключенных всех вероисповеданий и занятий, от католического епископа до циркового клоуна. Среди них был также доктор Йозеф Мюллер и родственники заговорщиков, включая Герделеров, Хофакеров и Штауффенбергов. Позже их перевели в лагерь в районе Инсбрука, а затем, повторяя путь отступления немецкой армии, их отправили в другой лагерь в районе Тоблаха, но обнаружилось, что там уже американцы. Когда заключенные услышали, как охраняющие их эсэсовцы спорят, где именно ликвидировать их, они сами стали вынашивать планы нападения на тюремщиков. 4 мая их освободили американские части. Группа особых узников из Дахау была весьма примечательной. В ней было несколько британцев, русские пленные, включая племянника Молотова, бывший премьер-министр Франции Леон Блум и его жена. Там также находился бывший главнокомандующий греческой армией, бывший премьер-министр Венгрии и Курт фон Шуншиг, бывший канцлер Австрии, со всей семьей. Среди немцев в этой группе были пастор Нимеллер, банкиры Тиссен и Шахт, принцы Филипп Гессенский и Фридрих Прусский и цирковой клоун Вильгельм Визинтайнер. Дочь Хофакера Криста, которой в 1944 году едва исполнилось тринадцать, после войны, достигнув возраста пятнадцати лет, написала весьма содержательный рассказ о том, что ей пришлось пережить. Все рассказанное ею было типичным для детей главных заговорщиков. Их было почти пятьдесят человек в возрасте от года до пятнадцати. Это были дети Герделера, Хофакера, обоих Штауффенбергов, Трескова и других.
Детей разделили с родителями, но, если не считать этого, они не подвергались жестокому обращению. Сначала за ними присматривали медсестры и воспитатели, приставленные гестапо. Потом их отправили в разные детские дома. Криста попала в детдом в Мюнхене, где жила в одной комнате со своей ровесницей Утой фон Тресков. Они очень страдали, не имея вестей о родителях, оставшихся в тюрьмах и лагерях, но Кристе, хотя ее и разлучили с братом Альфредом, которому было девять, разрешали иногда звонить ему. У обеих девочек были маленькие сестры, которые были помещены в другие детдома, и всем им были даны другие фамилии. «Они отобрали все мои деньги и личные вещи, даже портреты мамы и папы, — писала Криста. — И нам запрещали упоминать свои настоящие имена. Я часто вспоминала об отце, о том, как много ему пришлось страдать и каким смелым он был. Эта мысль придавала мне смелость тоже».
Позднее, после смерти родителей, Кристе сказали, что ее и других детей отдадут в разные семьи эсэсовцев. Проходили дни и недели, монотонность которых нарушалась только учащающимися воздушными налетами и периодами болезней (перед Новым годом Криста заболела скарлатиной). Численность группы постепенно уменьшалась. В конце войны Криста жила в комнате уже с одной из дочерей Штауффенберга. «11 марта был день рождения папы, — писала она, — а я даже не знала, жив ли он». К Пасхе оставшихся детей начали перемещать из лагеря в лагерь — подальше от наступления союзников. Кристу освободили 12 апреля. Но только 4 мая ей и всем оставшимся с ней детям сказали, что они могут пользоваться собственными фамилиями, а что их отцы в действительности являются национальными героями. В июне Криста вновь встретилась с матерью. Она уже знала, что ее отец погиб, но мать жива и находится в Италии. «Это была прекрасная новость, и она очень помогала мне жить, — писала девочка. — С нею даже горе утраты отца не казалось совсем уж безмерным. Я уже давно знала о постигшей его судьбе и сумела свыкнуться с этим».
Приложения
19 июня 1944 года я вылетел из Берлина в Мадрид. Штауффенберг, передавший мне через полковника Хансена приказ, попросил выяснить возможности начала мирных переговоров с Эйзенхауэром в случае успеха переворота. Переговоры должны были вестись Хансеном от имени Бека, поскольку Штауффенберг считал, что мирные переговоры должен вести солдат с солдатом, а гражданских лиц и политиков из этого процесса следует исключить. Я должен был оставаться в Мадриде и ожидать прибытия Хансена.
Вопреки первоначальной договоренности Хансен прислал мне 19 июля приказ немедленно возвращаться в Берлин, и вечером того же дня я приземлился в аэропорту Темпельхоф. Мой брат привез мне инструкции от имени фон Хефтена, адъютанта Штауффенберга, что я должен на следующий день начиная с десяти часов утра ждать звонка в своем кабинете в «Люфтганзе». Мой брат сказал, что покушение на Гитлера предполагалось несколькими днями раньше, но было отложено, поскольку на совещании, на котором оно было намечено, не присутствовал Гиммлер. Но оно при любых условиях состоится на следующий день.