Июнь-декабрь сорок первого
Шрифт:
А тем временем, оказывается, пытались прорваться к Москве 250 вражеских бомбардировщиков. Однако ни один из них не прорвался. Потеряв 34 самолета, гитлеровская воздушная армада повернула назад...
* * *
Как в этот вечер, так и в последующие дни у каждого из редакторов центральных газет дел было невпроворот, а у меня вдобавок к этому еще и непредвиденные осложнения.
Когда Сталин коснулся в своем докладе людоедской политики и практики нацистских палачей, я уловил нечто очень мне знакомое. И тут же вспомнил одну из недавних наших публикаций: "Документы о кровожадности фашистских мерзавцев, обнаруженные в боях под Ленинградом у убитых немецких солдат и офицеров". Эти документы прислал в редакцию наш спецкор из 4-й армии,
"У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание - убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее твоей семьи и прославишься навеки".
Этот документ был воспроизведен в докладе Сталина дословно. После чего Верховный главнокомандующий сказал:
"Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат".
Не буду скрывать, что всех работников "Красной звезды" обрадовало, что материалы, добытые нашим корреспондентом, включены в столь важный документ партии. Но день или два спустя вдруг звонит мне А. С. Щербаков и строго спрашивает:
– Откуда вы взяли документ Цигеля?
Я ответил.
– Документ у вас?
– Нет. Мы получили его текст по бодо. Есть только телеграфная лента. Оригинал должен быть у корреспондента.
"Должен быть..." Эта формулировка не удовлетворяла секретаря ЦК. Он объяснил, что аккредитованные в Советском Союзе иностранные корреспонденты поставили под сомнение подлинность документа, приведенного в докладе Сталина. Надо, сказал Александр Сергеевич, во что бы то ни стало немедленно доставить "Памятку" в Москву.
Мы сразу же стали разыскивать Цунца. С 4-й армией связаться не удалось. Послали запрос в Ленинград, нет ли Цунца в войсках Ленинградского фронта. Там его не оказалось. А мне по два-три раза в день звонит заместитель начальника Совинформбюро С. А. Лозовский, которого одолевали иностранные корреспонденты: им было обещано показать подлинник документа.
Цунца мы наконец разыскали, но, увы, документа у него не оказалось; он передал "Памятку" в 7-е отделение политотдела армии, а там в суматохе отступления ее потеряли. Где же выход?
Цунц понимал, что "Памятка", попавшая в его руки, не могла быть единственной, ее наверняка распространяли если не во всех, то во многих частях противника, сосредоточенных на Волхове. Были спешно просмотрены груды трофейных документов в полках, дивизиях и разведотделе армии. И нашли, да не одну, а несколько таких "Памяток". Цунц тут же вылетел с ними в Москву, и они были предъявлены иностранным журналистам.
Этот номер газеты делать было нетрудно. Первая, вторая и третья полосы заняты докладом Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, отчетом о торжественном заседании и другими официальными материалами. Вот только четвертая полоса сделана сотрудниками "Красной звезды", и ее с полным правом можно назвать литературной. Здесь - статья Алексея Толстого "Родина", статья Ильи Эренбурга "Любовь и ненависть", стихи Константина Симонова "Суровая годовщина".
Накануне Октябрьского праздника я обратился к Толстому с письмом: "Работаем небольшим коллективом, трудностей много, но не унываем. Готовим октябрьский номер. Прошу написать для этого номера статью на тему: "За
"Родина" - ответ на нашу просьбу. Величавый, былинно-эпический слог этой статьи волновал душу, звал на смертный бой с врагами:
"Земля отчич и дедич немало проглотила полчищ наезжавших на нее насильников. На западе возникали империи и гибли, из великих становились малыми, из богатых - нищими. Наша Родина ширилась и крепла, и ничто не могло пошатнуть ее. Так же без следа поглотит она и эти немецкие орды. Так было, так будет. Ничего - мы сдюжим!.."
Исключительный резонанс вызвала эта статья и в армии, и во всей стране. Просторечивое выражение Толстого "Мы сдюжим!" стало девизом жизни и борьбы миллионов советских людей. Эти слова я многократно встречал потом в виде заголовков во фронтовых и армейских газетах, читал на листах фанеры, выставленных вдоль дорог; они звучали как клятва - в бою, на собраниях, на митингах защитников столицы, а затем и под Сталинградом, и на Курской дуге - везде, где шла упорная борьба с врагом. Илья Эренбург выступил со статьей на международную тему. "В этот день весь мир смотрит на Москву. О Москве говорят в Нарвике и в Мельбурне. Провода мира повторяют одно имя: Москва. Москва теперь не только город. Москва стала надеждой мира".
Дальше воздавалось должное всем, кто сражается с фашизмом: "английским летчикам и морякам", "неукротимому народу Франции", "народу-воину сербам", "мученикам Праги", "храбрым грекам", "неустрашимым норвежцам", "сестре Польше"... Прославлялся вклад каждого народа в общее дело борьбы с гитлеровцами.
А концовка статьи такая:
"Час расплаты придет. И теперь, в самые трудные часы русской истории, в день омраченного праздника, мы еще раз присягаем на верность свободе, на верность Родине, на верность России. Смерть врагам!
– говорит Москва. Слава союзникам, слава друзьям, слава свободным народам! За себя сражается Москва, за себя, за Россию и за вас, далекие братья, за человечество, за весь мир".
Уникальна напечатанная в этом же номере фотография: "Эскадрилья истребителей под командованием старшего лейтенанта Чулкова патрулирует над Москвой. Слева - Кремль. Снимок специальных корреспондентов "Красной звезды" Г. Белянина и А. Боровского. Снято 6 ноября 1941 года с самолета, пилотируемого старшим лейтенантом Скорняковым".
Подпись под снимком все объясняет. Не объясняет только одного сколько мытарств пришлось преодолеть нам, прежде чем напечатали его. Было высказано сомнение: "Очень наглядное фото, стоит ли давать вражеской авиации такие точные ориентиры?" Позвонил я командующему противовоздушной обороной страны генералу М. С. Громадину, послал ему снимок. Посмотрел он, порылся в своей документации, посоветовался кое с кем из ближайших своих помощников и сказал твердо, что секретов снимок не раскрывает. Можно печатать. А для убедительности добавил:
– Мы больше надеемся на свои истребители и зенитки, чем на такие "секреты".
Читателей же наших в тот праздничный день панорама Москвы с Кремлем и Красной площадью волновала не меньше, чем очерки и статьи.
Константин Симонов прислал из далекого Заполярья стихи, посвященные Красной площади. Поэт вспоминал о праздничных шествиях перед Мавзолеем Ленина:
...Одетые по-праздничному люди, Мы под оркестры шли за рядом ряд, Над головой гремел салют орудий, Теперь орудья, смерть неся, гремят. ... Есть те, кто в этот день в сраженье Во славу милой Родины падет, В их взоре как последнее виденье Сегодня площадь Красная пройдет...