Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире

Конигсбург Э. Л.

— Ладно, — отмахнулся Джимми, — за твое здоровье!

Он откусил почти полбатончика, прожевал, проглотил — и, закрыв глаза, без единого звука сполз по стенке на пол.

Эмма застыла, раскрыв рот. Но не успела она набрать в легкие побольше воздуха, чтобы завопить «помогите», как Джимми приоткрыл один глаз и улыбнулся:

— Вкуснятина! Хочешь кусочек?

Эмма не только отвергла кусочек, но и не разговаривала с Джимми всю дорогу до кафе. Правда, после обеда она сменила гнев на милость и даже предложила брату погулять в Центральном парке. Так они и сделали, а потом еще купили арахиса, жареных каштанов и соленых крендельков. Нужно было запастись едой: ведь в воскресенье музей открывается

поздно. С карманами, набитыми хлебом и бельем насущным, они возвращались в Метрополитен.

Джимми вошел в мужской туалет — как обычно, незадолго до первого звонка, означавшего, что через пять минут музей закрывается. Звонок прозвенел, и Джимми шмыгнул в кабинку. Первый звонок; второй звонок; все шло по привычной схеме, как посадка в школьный автобус. Они уже знали, что сотрудники музея работают с девяти до пяти — как папа. Обычный распорядок. Дольше всего тянулось время с девяти утра, когда приходили на работу сотрудники, до десяти, когда появлялись первые посетители. По вечерам сотрудники уходили почти одновременно с посетителями, так что можно было пересидеть это время в туалете; но по утрам ждать приходилось долго, и туалет был для этого не лучшим местом… особенно после того, как в первое утро Джимми чуть не попался. Поэтому с восьми сорока пяти до начала одиннадцатого Эмма и Джимми предпочитали прятаться под какой-нибудь кроватью. Сперва они проверяли, нет ли под кроватью пыли. И объяснялось это, между прочим, не Эмминой страстью к чистоте, а соображениями безопасности. Если под кроватью нет пыли, значит, под ней недавно убирали; следовательно, меньше шансов, что в нос тебе ткнется швабра, а за ней покажется изумленное лицо уборщицы.

Джимми забрался с ногами на унитаз, пригнул голову, чтобы не торчала, и собрался с духом. Скоро в туалет заглянет охранник — проверить, все ли в порядке. Всякий раз во время этой короткой проверки у Джимми начинало сильно колотиться сердце. Казалось бы, пора было уже привыкнуть, но не получалось: каждый раз приходилось заново собираться с духом. Когда охранник погасит свет, надо подождать двенадцать минут (на всякий пожарный, как говорила Эмма) — и можно выходить из укрытия. Все будет как обычно.

Всё, да не всё.

Потому что охранник так и не зашел в туалет. Свет горел и горел.

За пять минут Джимми посмотрел на часы не меньше десяти раз. Потом потряс левой рукой и приложил часы к уху. Они тикали в два раза медленнее, чем колотилось сердце, и в несколько раз тише.

Что случилось? Они схватили Эмму? А теперь ищут его?! Он притворится глухонемым. И еще воспользуется правом хранить молчание!

Наконец он услышал звук открывающейся двери. И шаги. Но это были шаги не одного человека, а двоих. Что это может значить?.. Хуже всего было то, что каждая клеточка Джимми рвалась бежать со всех ног куда подальше, а надо было зажать волю в кулак и не шевелиться. Но он выдержал и не шевельнулся, даже когда из крана побежала вода и послышались голоса двух мужчин:

— Говорят, завтра еще больше народу будет?

— Ага. По воскресеньям всегда давка.

— Ладно, ничего. Зато в Большом зале легче будет управляться с толпой.

— Угу. Как думаешь, сколько она весит, эта мраморная штуковина? В высоту фута [6] два, а весом?

— Сколько весит, не знаю. Но обращаться с ней придется нежно. Как с настоящим ангелом.

— Пойдем. Там для нее платформа уже, наверно, готова — пора.

— Небось народищу привалит на нее поглазеть — как на Мону Лизу, а?

6

Фут-мера длины, равная 30,48 см.

—

Да нет, ты что! Мону Лизу, во-первых, всего на пару дней привозили, а во-вторых, та ж была настоящая!

— Да и эта, может, настоящая…

Они ушли, погасив свет и закрыв за собой дверь. И тут силы покинули Джимми. Ноги его подкосились, в темноте он с трудом слез на пол и плюхнулся на сиденье унитаза. Он только сейчас осознал, о чем говорили эти двое.

«Ангела» переносят в другой зал. А знает ли об этом Эмма? Конечно, нет! Откуда ей знать? Она ведь не могла услышать эту новость в женском туалете — женщины не занимаются переноской статуй. Кто же предупредит ее об опасности? Он сам, вот кто. Посредством телепатии. Он отправит ей мысленное послание.

Джимми прижал ладони ко лбу и сосредоточился. «Ни с места, Эм. Ни с места. Ты слышишь меня, Эм? Ни с места, пожалуйста!» Эмме бы такое послание наверняка не понравилось. Она бы предпочла что-то вроде: «Побудь, пожалуйста, на месте еще некоторое время». Но Джимми был уверен: текст должен звучать четко и ясно, как приказ, тогда она его точно получит.

Он повторял «ни с места» с такой силой, что его послание, похоже, достигло цели. Во всяком случае, с места Эмма не двинулась. Она и сама потом не могла объяснить, почему провела в кабинке гораздо больше назначенных двенадцати минут. Может, до нее донеслись какие-то непривычные звуки, подсказавшие ей, что музей еще не опустел. Или она просто набегалась в Центральном парке и устала. А возможно, так было задумано, чтобы их не поймали. Возможно, им на роду было начертано совершить открытие.

Кажется, они просидели в кабинках еще лет сто, но в конце концов все же встретились в спальне. Когда Джимми забрался на кровать, Эмма уже разбирала постиранное белье — в темноте, на ощупь. Вообще-то, их носки ничем особенно не различались, но то, что чужие носки надевать нельзя, брат и сестра знали твердо. Впрочем, как и все люди, у которых с детства имелась своя, отдельная комната.

Услышав брата, Эмма обернулась и сказала:

— Статуэтку перенесли в Большой зал.

— Откуда ты знаешь? Ты получила мое послание?

— Послание? Какое еще послание? Я просто увидела ее, когда шла сюда. Она слегка подсвечена — наверно, чтобы охранники не натыкались на нее в темноте.

— Повезло, что нас не застукали! — сказал Джимми.

Но Эмма гораздо чаще замечала, когда ей не везло, чем когда везло.

— Ничего себе везенье. Нарушили мне все планы! Я собиралась сегодня принять ванну. Еще один день без ванны я просто не вынесу!

— А мне и так неплохо.

— Нетушки, сэр Джеймс! Возьмите свою лучшую пижаму — ту, расшитую золотом, с серебряными кисточками — и в ванну!

— И где вы намерены принимать ванну, леди Эмма?

— В фонтане, сэр Джеймс. В фонтане.

Джимми выудил из кучи белья свою полосатую фланелевую пижаму и сказал:

— Я так и знал, леди Эмма, что рано или поздно вы затащите меня в этот ресторан.

(Саксонберг, это просто позор, что мне приходится описывать вам ресторан в Метрополитене! Как хотите, но мы должны хоть однажды там пообедать. И как раз сейчас, в эту самую минуту, я придумала, как вас туда заманить. Но пока это секрет. Увидите. Так вот, о ресторане. В центре его расположен фонтан. Струи воды бьют из бронзовых дельфинов, которые как бы выпрыгивают из воды. На дельфиньих спинах — аллегорические фигуры, изображающие разные виды искусств, — правда, они больше смахивают на эльфов. Вы не представляете, какое это наслаждение — сидеть у фонтана, слушать ласковое журчание воды и прихлебывать обжигающий кофе с маленькими шоколадными пирожными, которые так и тают во рту. Уверяю вас, вы и думать забудете о своей дурацкой язве!)