Из Багдада в Стамбул
Шрифт:
– Отрезанная прядь унизит!
– Он возьмет и наденет тюрбан, чтобы ее не было видно.
– Ты же сам хотел это сделать еще совсем недавно!
– Нет, я бы это ни за что не сделал. То была лишь угроза, чтобы заставить его говорить! И вообще – зачем вам еще больше настраивать этого беббе против нас? Они ощущают себя истинными нашими врагами, потому что считают нас сообщниками беджат. Они не знают, что мы не участвовали в разбойничьем рейде, не знают, что я открыто, в лицо сказал хану Хайдару Мир ламу, что предупредил бы беббе, если бы у меня была хоть малейшая возможность.
– Эмир, мы были их пленниками, нам необходимо отомстить.
– Я тоже был пленником, причем чаще, чем вы, но я никогда не мстил. Раис из Шодра, Надир-бей – он захватывал меня в плен. Я сам освобождался и прощал все, а потом он стал моим другом. Разве это не лучше, чем если бы мы устроили кровавую резню?
– Эмир, ты христианин, а христиане либо предатели, либо – бабы!
– Мохаммед Эмин, повтори то, что ты сказал, и с этой минуты наши пути разойдутся. Я никогда не вмешивался в твою веру, почему ты лезешь в мою? Ты видел хоть раз, что Линдсей или я кого-нибудь предавали или вели себя как бабы? Я бы мог высказать много претензий исламу, сказать, что мусульмане неблагодарны, что они забыли сделанное для них Христом, – но я же этого никогда не говорю.
Он вскочил и выставил вперед руки:
– Эмир, прости меня! Моя борода бела, а твоя еще черная, но хотя сердце твое молодое и горячее, рассудок у тебя как у мудрого старца. Мы отдаем тебе этого парня. Делай с ним что хочешь!
– Мохаммед, я благодарю тебя. Твой сын согласен?
– Да, эфенди! – ответил Амад эль-Гандур.
Я повернулся к пленнику:
– Ты нам солгал однажды. Сейчас ты обещаешь говорить правду?
– Обещаю!
– Если я сейчас развяжу тебя, ты обещаешь не сбежать? Сдержишь слово?
– Господин, я обещаю!
– Хорошо. Эти четверо мусульман вернули тебе свободу. Сегодня ты еще останешься с нами, а завтра можешь идти куда пожелаешь.
Я развязал ему руки и ноги.
– Господин, я не обману тебя, но ты сам говоришь мне неправду.
– Неправду?
– Ты сказал, что эти, люди вернули мне свободу, но это неправда. Лично ты сделал это. А они сначала хотели меня застрелить, потом наказать прутьями и отрезать прядь волос! Ты же сжалился надо мной. Я понял все, потому что понимаю арабский так же, как и курдский. И я понял, что вы не пособники беджат, а друзья беббе. Эмир, ты христианин, я ненавидел христиан. Сегодня я их узнал лучше. Хочешь быть моим другом и братом?
– Да, хочу.
– Ты доверишься мне и останешься здесь, хотя завтра ваши преследователи окажутся в этих местах?
– Я доверюсь тебе.
– Тогда дай мне руку!
– Вот она. Но будут ли в безопасности мои друзья?
– Все, кто близок тебе. Ты не требовал с меня выкуп, ты спас мне жизнь, а затем и честь, так что с головы твоих людей не упадет ни один волосок!
Сколько забот одновременно сняли мы с себя! Я и не предполагал, что этот человек понимал и арабский, но, к счастью, это обернулось на пользу. На радости я достал из седельной сумки последний табак, его сладкий дым сразу улучшил настроение, и с легким сердцем мы улеглись спать и даже не выставили часового.
На следующее утро реальное положение вещей казалось мне не таким романтичным, как вечером, при свете костра; но я все же решил довериться беббе до конца.
– Ты свободен, – сказал я ему, – вот стоит твоя лошадь, а оружие ты подберешь на обратном пути.
– Мои сами заберут его, я останусь здесь, – ответил он.
– А если они не придут?
– Они придут! – убедительно возразил он. – А я позабочусь о том, чтобы они не проскакали мимо.
Эту ночь мы провели в одной из боковых долин, столь изогнутых и с таким узким входом, что нас невозможно было заметить из главной долины даже днем.
Беббе устроился у этого выхода так, что мог озирать все окрестности. А мы с любопытством ожидали, что же будет дальше.
– А если он нас снова обманет? – спросил Мохаммед.
– Я верю ему. Он знал, что получит свободу, потому что понимал нашу речь, но не подавал вида. Думаю, что сейчас он сказал правду.
– Но если все же это произойдет, эмир, я клятвенно обещаю, что первая пуля будет адресована ему.
– Тогда он ее заслужит!
И Линдсей тоже не питал особых иллюзий.
– Мистер, не пускайте его к входу, мы окажемся в западне, если он нас опять предаст… Недурно было бы присмотреть за оружием и лошадьми.
Да, я взял на себя слишком большую ответственность, и на душе у меня кошки скребли, но, к счастью, развязки оставалось ждать недолго!
Мы заметили, что беббе поднялся и стал внимательно всматриваться в даль, потом подошел к лошади и сел в седло.
– Куда? – спросил я.
– Встречу беббе, – ответил он, – они едут. Разреши мне их подготовить, господин!
– Давай!
Он поскакал. Мохаммед Эмин опять высказал сомнение:
– Эмир, не сделал ли ты ошибку?
– Нет, думаю, что поступил правильно. Мы заключили с ним мир, и, если я выражу ему недоверие, это будет прямой путь к вражде.
– Он был у нас в руках и мог быть нашим заложником!
– Он вернется в любом случае. Наши лошади стоят так, что мы одним махом окажемся в седлах. Держите оружие наготове!
– Как ты себе это мыслишь, эмир? Их будет много, а мы будем стрелять только в лошадей?
– Мохаммед Эмин, я говорю тебе: если беббе предаст, мы не спасемся тем, что убьем их лошадей, я же буду первым, кто наведет ружье на всадников. Сидите спокойно, я расположусь у входа в долину. Вы же следите за мной – мое поведение обо всем вам скажет.
Я прошел с моим конем через горловину, поднялся на камни и взял штуцер в руки. Отсюда можно было видеть невдалеке довольно значительную группу всадников, окруживших человека и внимательно его слушавших. Это был брат шейха. Потом двое отделились от отряда и поехали по долине, а другие остались, где были. Я признал шейха Газаля Габойю с братом и понял, что нам нечего больше бояться.
Подъехав ближе и увидев меня, он резко остановил лошадь. Выражение его обожженного солнцем лица явно не было дружественным, а голос был почти угрожающим, когда он спросил: