Из бездны
Шрифт:
– Съездила на свиданку, называется. Шестая неделя пошла. Генчик, что же теперь… Что делать?
– Как что делать? Радоваться! Это ж круто, Надюха! Это ж… наш будет! Надюха, мы же… Слышь, Валерка, у тебя брат будет! Или сестра! – Мальчик без энтузиазма повернул шишковатую голову к кухне. – Блин, Надюха, дай я тебя обниму!
Он так и остался стоять, растопырив руки, – Надька, похоже, новости не обрадовалась. Искусанные губы дрожали, глаза были на мокром месте.
– Эй, ты чего? Что с тобой?
Стоило ее обнять, как рыдания мощным
– Генчик… Нам же… Как мы будем? Как мы…
– Ну, тише, ты чего? Валерку напугаешь, – неловко гладил он ее по волосам. – Не реви, слышишь? Завтра пойду к Зауру, устроюсь в Ростов на рынок. Да, ездить далековато, зато башляют нормально. Прокормим. И Валерку, и… Пацан будет – Вовкой назовем, в честь батьки моего, а? Заработаем, не ссы!
Надька вдруг подняла глаза – мокрые, красные, вцепилась в рукав.
– Надо от него избавиться. Да, избавиться. Я завтра в клинику пойду…
– Дура, что ли?! – взревел Гендос, встряхнул Надьку. – Охренела? Я тебе дам «избавиться»! Не вздумай, слышь? Думать не смей! Со всем справимся, поняла? Мужик я или кто? Слышать больше не хочу! Поняла меня? Поняла?!
– Ты обижаешь маму? – раздалось из-за спины. На пороге кухни стоял Валерка и пристально наблюдал за взрослыми. Только сейчас Гендос осо знал, что уже совсем не с нежностью сжимает Надькины запястья. Выдохнул, отпустил.
– Все. Закрыта тема. Дурь эту из головы выкинь, поняла? Курить бросаю. С сегодняшнего дня – вся копеечка в бюджет. – Повернулся к Валерке: – Не ссы, шкет, никого не обижаю. Так, о делах перетерли. Беги – там «Спокойной ночи, малыши!» начались.
Валерка недолго постоял в проходе, сверля Гендоса таким взглядом, что ему аж не по себе сделалось – казалось, мелкий готов прямо сейчас всадить ему перо под бок, только отвернись. Гендос сперва хотел ему отвесить подзатыльник, но сдержался – не при Надьке же.
Перед тем как лечь, Гендос сгрыз несколько таблеток «Афобазола» из аптечки – нужно было выспаться перед долгим днем. В сон он провалился тягостный и мерзкий – будто тот самый Слендермен залез к ним в постель и запустил свои длинные пальцы под одеяло, к Надьке. Но самое гадкое – той, кажется, нравилось. Холодная плоть бесцеремонно тыкалась Гендосу в бок, точно он тут так, для мебели; безликая морда похотливо – насколько это возможно без лица – опускалась меж Надькиных бедер. Гендос хотел было возмутиться, но белесая ладонь накрыла ему лицо.
Он проснулся и едва не заорал – ладонь была реальна. Хуже того – реальна была и ледяная плоть под одеялом. Вдруг на живот ему приземлилось чье-то колено. Гендос аж охнул. Глаза попривыкли к темноте, и в тощей фигурке он распознал Валерку.
– Шкет, ты чего?
– Я к маме, мне не спится, – сонно ответил тот, бесцеремонно перелезая через Гендоса. Нырнул под одеяло.
– Иди сюда… Ой, холодный, как лягушонок! – прошептала Надька, прижимая к себе сына.
Наконец все затихло, но уснуть Гендос так и не смог. Остаток ночи провел на кухне, докуривая пачку.
До Заура добирался на двух автобусах – сначала с шахтерами до комбината, потом оттуда до Ростова. Заур оказался нормальным, деловым мужиком; не стал мучить вола – сразу определил Гендоса разгружать фуры; на перерыве угостил шаурмой за свой счет, в конце дня рассчитал без обмана.
Воодушевленный, под вечер Гендос сел на обратный автобус, поглаживая тоненькую стопку первых своих честно заработанных денег. Записи в трудовой книжке у Заура, конечно, не получишь, да и ездить далековато, зато платят нормально, а с учетом новых обстоятельств это сейчас самое главное.
Надька, правда, новостям о работе не обрадовалась – грузилась своими вопросами. За ужином снова робко подняла тему клиники, но Гендос так грохнул кулаком по столу, что разговор заглох, не начавшись. Валерка Гендоса тоже будто дичился, отвечал неохотно и невпопад. Так прошел день, второй, третий. Через неделю Заур безапелляционно заявил:
– Заутра не приэзжай. Уыхадной у тэбя.
На втором обратном автобусе Гендос опять ехал с шахтерами – возвращались из забоя. Все как один – черные, с потухшими глазами в пол. В целом, видок у них был какой-то «обсосный». Ехали молча, не переговаривались, даже пиво не пили. Гендос, сам с рабочего района, не раз видел такие рейсы у себя в Волжском, но там оно было как-то… поживее, что ли? А здесь создавалось ощущение, что на поминки едут, разве что покойника не хватало – на месте гроба, в самом центре, ехал Гендос.
«Мож, производство у них там вредное, вот они и такие опущенные… Свинец же вроде ядовитый. То-то и молодняк такой болезный. А Валерка, поди, того же роду-племени. Значит, батя – местный. Кто-то из этих?»
От безделья Гендос принялся всматриваться в лица шахтеров, пытаясь углядеть Валеркины черты, но никого похожего не приметил.
«Валить надо, к Ростову поближе. Пока сам такой же не сделался…» – подумал он.
Утром Гендос проснулся в отличном настроении. Алла Константиновна не доставала звонками, Валерка был в садике, Надька – на работе. До вечера он был предоставлен самому себе. Не спеша встал, покурил в форточку.
«Родится – брошу!» – успокоил он совесть.
Развел кофе в чашке, нарезал батона и докторской, уселся перед телевизором. По всем каналам шла какая-то муть; из любопытства включил региональный, наткнулся на рекламу:
– Приходите в магазин «Панда», – убеждала его раскосая тетка из телевизора.
– Приходил, даже грузчиком не взяли! – грустно хохотнул Гендос.
Он просидел почти до вечера, щелкая пультом. Не сказать чтоб изысканное развлечение, но после зоны даже свобода провести день перед телевизором ощущалась как роскошь. Когда начался выпуск новостей, Гендос заскучал, решил выйти – пробздеться, заодно и Надьку встретить.