Из истории Кубанского казачьего хора: материалы и очерки
Шрифт:
Ну а третье, что меня просто поразило в рукописном сборнике, — это то, что первым музыкантом — фольклористом и композитором, который записывал народные песни в моей родной станице Дядьковской Кореновского района, в которой я родился и вырос, оказался не кто иной, как первый художественный руководитель Государственного Кубанского казачьего хора Григорий Митрофанович Концевич! Это удивительное совпадение не объяснить никакой логикой, кроме неисповедимого Провидения.
И еще один поразительный факт. Исполнителем пяти песен, записанных в станице Дядьковской Г. М. Концевичем, был казак Архип Иванович Мисько. И когда я спросил у моей матери, Натальи Алексеевны, а знала ли она того казака и знает ли хату где он жил, она ответила: «А як же. Я сама була ще дивчинкой, а уже нянчила у Архипа Ивановича йго дитэй. Бо я же була кругла сырота, а жить-то якость надо було». После этого имя Григория Митрофановича стало для меня не только еще дороже, но и намного роднее. Песни, записанные от Архипа Ивановича, знала и мама. И многие другие песни этого сборника я записывал в юности в станице Дядьковской, в частности, любимую песню моей матери «Браты мои, браты мои, браты соловэйкы». Вот
Большой интерес представляет фольклорная научно — исследовательская деятельность Концевича. В 1913 г. в VI выпуске сборника «Известия Общества любителей изучения Кубанской области» была опубликована его статья «Чумаки в народных песнях» (другая статья «Пьяницкие песни» была прочитана им в декабре 1913 г. на заседании этого общества). Статья «Чумаки в народных песнях» была написана им под влиянием объемной работы украинского фольклориста Рудченко о чумацких песнях с таким же названием, на которую и ссылался Концевич. Материалом для статьи послужили сорок чумацких песен, записанных им в станицах Дядьковской, Новоплатнировской, Новолеушковской, Калниболотской, Шкуринской и Канеловской. В статье Концевич дал тридцать чумацких песенных текстов, распределив их по примеру Рудченко на шесть тематических групп. Именно желание познакомить читателей с чумацкими песнями на Кубани, которые сохранились целиком («…и теперь — пишет Г. М. Концевич, — с любовью и осмысленно поются нашими стариками — казаками, перенявшими их от своих дедов и прадедов, близко соприкасавшихся к самим чумакам»!), и было основной целью статьи. Он понимал, что для теоретических обобщений недостаточно этого материала и необходимо провести большую собирательскую работу по записи чумацких песен на Кубани.
Говоря об исследовательской работе Концевича, надо сказать, что его незаурядное дарование музыковеда — фольклориста на удивление ярко и глубоко раскрылось в крайне трудное, трагическое послереволюционное время, когда на Кубани шли жестокие процессы расказачивания, коллективизации, сопровождавшиеся голодом 1933 г. и сталинскими репрессиями. В годы «пятилетки безбожия» (1932–1937 гг.) повсеместно уничтожались священство и храмы. Был уничтожен и храм святого Александра Невского в Краснодаре, в котором многие десятилетия выступал Кубанский войсковой певческий хор. Гонения на народное искусство и все национальное доходили до прямых запретов, тем не менее в этот трудный период Концевич все свое время отдает делу собирания народных песен. В статье «Этнографическая музыка» Григорий Митрофанович писал: «У каждого народа есть свой музыкальный язык, как и слова родной речи. Народная музыка, или музыкальный фольклор, есть продукт непосредственного творчества народных масс, его живой, естественный, правдивый отпечаток переживаний». И далее он продолжает: «Из всех видов изящных искусств музыка наиболее ярко представляет художественную деятельность народа.
Все моменты человеческой жизни, начиная от его рождения и кончая могилой, с удивительной точностью сфотографированы при помощи звуковых комплексных движений, облеченных в определенные формы. Особенно выпукло и красочно рисует ее песня, созданная самим народом.
Народная песня, полная неподражаемой поэтической красоты, представляет собой богатый материал, проливающий свет на историю той или иной народности.
Песня — это самая простая древняя форма народного художественного творчества, представляет соединение поэзии с музыкой. Песня народная — это безыскусственное поэтическое произведение — сложена неизвестными авторами, выражала и выражает переживания отдельных лиц и чаще целого сословия, есть достояние народа» [109] .
109
Рукопись «Этнографическая музыка». Хранится в архиве АРИГИ. Ф. 1. Папка 124. Д. 63.
Круг научных и художественных интересов Г. М. Концевича расширился. Не прекращая работу по записи кубанского казачьего фольклора, он сосредоточил свое внимание на собирании и изучении песенного и инструментального фольклора адыгов.
Летом 1931 г. Концевич совместно с известным адыгейским писателем И. С. Цеем в течение двух месяцев находился в фольклорно — этнографической экспедиции по Адыгее и записал 164 песенные и инструментальные мелодии. Экспедиция, по сообщению Концевича, посетила 12 аулов. В записи музыкального фольклора в качестве информатора принял уча — стие 101 человек, а слушателей, собиравшихся в момент записи в каждом ауле, было до 70 человек. Кроме того, в 1935 г. Концевич записал еще 50 адыгейских напевов. На основе собранного и нотированного материала он составил названный выше сборник «Музыка адыгов», включивший более двухсот вокальных и инструментальных мелодий. Однако этот сборник не был издан, его материалы хранятся в Адыгейском республиканском институте гуманитарных исследований. Там же имеются «Записки профессора [110] Концевича», предназначенные, вероятно, в качестве вступительного раздела к составленному им сборнику, и рукописная статья «Этнографическая музыка».
110
Концевич был профессором Краснодарского музыкального техникума.
В «Записках» Концевич изложил свои методы музыкальных записей и подтекстовок в слогонотах, описал условия работы экспедиции, отношение исполнителей и слушателей к записям музыкального фольклора, привел примеры нотаций песенных и инструментальных мелодий, а также подробные паспортные данные по каждому записанному произведению, наконец, дал обстоятельное научное описание и подробные характеристики четырех народных музыкальных инструментов — это шичепшин, камыль, пхачич, эпепшин.
Участник этой экспедиции писатель И. Цей, записывавший тексты песен, также дает восторженную оценку самоотверженному труду Концевича, его упорству в желании точно записать самобытное народное музыкальное искусство адыгов. «Он, имея многолетний опыт в записи кубанских казачьих песен, обладая большой любовью к этому делу, перенес все это и в дело записи адыгских песен. По шестнадцать часов просиживал Г. М. над записями мелодий, увлекаясь этой работой, как молодой человек. Он старался записать их точно, как звучат они в передаче от певца, гармоники или «шичепшин»… И Г. М. Концевич справился с этой поистине трудной задачей — он записал все… положив начало огромному делу возрождения нашей адыгейской национальной музыки» [111] .
111
Цей И. С. Несколько слов об экспедиции. Архив АРИГИ. Ф-1. Папка 27. Д. 3.
Музыкальный фольклор адыгов в записях Г. М. Концевича является выдающимся историческим научно — художественным документом. Но рукописи, как видно, в самом деле не горят: чудом уцелевшие, они рано или поздно доходят до читателей. И хотя заново подготовленный сборник вышел в свет с опозданием более чем на 60 лет, тем не менее актуальность его не уменьшилась, поскольку вопросы национального и культурного возрождения стали сегодня, по существу, главными в жизни всех народов нашего многонационального государства. Думается, не одно поколение музыкантов, композиторов, фольклористов, филологов, историков будет обращаться к материалам этого сборника в поисках ответов на самые глубокие и острые вопросы становления и развития национальной культуры адыгов. Будут даваться разные оценки и самому сборнику, и отдельным песням и наигрышам, входящим в него, и профессиональному труду Г. М. Концевича.
Мне же хочется отметить следующее.
Сборником «Музыка адыгов» Г. М. Концевич продолжил традицию русских музыкантов: записывать и обрабатывать музыкальный фольклор разных народов, в том числе и кавказских. Обращение Григория Митрофановича к адыгейскому фольклору подкупает своей искренней увлеченностью, уважительным отношением. Для него это был тяжелый и даже мучительный труд, но исключительно важный по своим научным и художественным целям. «Первые дни для меня были мучительны и болезненны, — пишет Концевич в своих «Записках». — Казалось даже одно время, что точно записать песню, резко отличающуюся от русской или украинской, не представляется возможным вследствие особой специфики, своеобразия тембра, неравномерного ритма, песню, насыщенную форшлагами, синкопами, с быстрым темпом при исполнении. Чрезмерное внимание, напряженная сосредоточенность, упорство во что бы то ни стало записать песню (хоровую в особенности), 16 и даже 18 рабочих часов в сутки в первые дни мало помогали, вызывали сомнение… Но в дальнейшем эти трудности сгладились и работа вошла в нормальное русло».
Фольклористическая работа Концевича характеризуется тщательностью и скрупулезностью. Во время записи он старался не упустить из поля зрения ни одной детали. Его лаконичные замечания, касающиеся плана работы экспедиции, процесса записи, поведения исполнителей и слушателей во время пения, весьма содержательны. Блестяще сделаны им этнографические описания музыкальных инструментов и составных частей фонографа.
Вчитаемся в его скупые строки: «Комната уже переполнена; молодежь у дверей, наружные окна усеяны юными головками…» («Записки профессора Концевича», далее все цитаты из них же); «Любовь к родной песне и к музыке вообще настолько сильна, что старики готовы просиживать ночи, перебирая в своей памяти дорогие для них песни, и с юношеским азартом петь их без конца…»; «Эта песня почти забыта; во всей Адыгее ее помнят два — три человека, не более…»; «Камыль в настоящее время имеет весьма небольшое распространение (5–6 камылистов) во всей Адыгее… Репертуар камылистов богатый, разнообразный и оригинальный…»; «Будущее «азиатской» однорядной шестнадцатиклавишной гармоники угрожает вытеснением этого излюбленного черкесами музыкального инструмента, отсутствием его на рынке; на фабриках же изготовляются преимущественно «венские» двухрядные…». Эти короткие замечания свидетельствуют не только о высоком профессионализме Концевича, но и о его личной обеспокоенности дальнейшей судьбой народной культуры адыгов.
С чувством огромной ответственности я взялся за музыкальное редактирование сборника «Музыка адыгов». Редактирование народной музыки — дело исключительно сложное и трудное. И хотя история фольклористического нотирования практически длится уже более двухсот лет, тем не менее многие проблемы нотирования народной музыки остаются нерешенными. Их решение требует, с одной стороны, разнообразных музыкально — теоретических знаний, а с другой — знания специфики музыки устной традиции, принципиально отличающейся от композиторской, письменной традиции. Трудность музыкального редактирования усугубляется, когда редактору приходится иметь дело с музыкальным материалом малознакомым или незнакомым вообще. Поэтому мне, впервые соприкоснувшемуся непосредственно с самобытной музыкой адыгов, пришлось, естественно, внимательно проанализировать рукописные нотные расшифровки, сделанные Концевичем, а также изданные сборники народной музыки адыгов. В результате этого мне открылись некоторые особенности мелодики, ритмики адыгской народной музыки, как отдельные частности, например ритмическая полифония певца и хора, так и свойства более общего порядка. Например, в музыкальной структуре адыгских песен, на мой взгляд, как правило, присутствуют два противоположных начала: а) постоянное, неизменное и б) изменяемое, импровизированное. Постоянным, стабилизирующим началом является хоровая партия, обычно исполняемая мужчинами в унисон, и инструментальное сопровождение ударных инструментов пхачича (трещотки) и хлопки в ладоши. Импровизированным, свободным началом является пение солиста (высокого мужского голоса) и инструментальное сопровождение на камыле, скрипке (шичепшине). Эти два диалектически противоположных начала и создают, вероятно, впечатление у слушателей живого, сиюминутного рождения песни.