Из истории культуры древней Руси
Шрифт:
Углубление в историю не было отрывом от современности: в образе Олега, друга половцев, узнавал себя его внук, современник поэта, князь Ярослав Черниговский.
Князьям-хищникам, авантюристам, «ковавшим крамолу», противопоставлен «Старый Владимир» — Мономах, всю жизнь усмирявший княжеские распри и ведущий победоносные войны с половцами. Мономах и его сын Мстислав отогнали половцев от границ Руси на Северный Кавказ, а по некоторым, может быть преувеличенным, сведениям даже за реку Урал. Владимир Мономах, как и Всеслав, был избран киевлянами на престол. Это, вероятно, усилило симпатии к нему нашего поэта. Печальные картины первых усобиц и первых поражений завершаются сжатой, но многозначительной обрисовкой положения дел в 1185 г.: два родных брата, как это бывало
Написанный с замечательным знанием дела, обширный исторический раздел поднимает поэму на уровень общественно-политического трактата о судьбах Руси и о роли князей. Главная мысль его: «Внуки Ярослава и Всеслава!.. Вы в своих раздорах начали приглашать поганых половцев на землю Русскую… Из-за усобиц мы терпим нашествия половцев („…которою бо беше насилие от земли Половецкыи!“)!»
Рассмотрение исторических взглядов автора «Слова» дополнительно убедило нас в том, что он не принадлежал к окружению ни одного из потомков Олега «Гориславича», что его симпатии на стороне Мономашичей, и в частности Рюрика Ростиславича. Исторический раздел «Слова о полку Игореве» убедил нас и в другом: автор поэмы был не только поэтом, но и глубоким историком, превосходно знающим летописи, у него была вторая профессия.
Теперь мы получили достаточно материала для того, чтобы знать, в каком направлении вести дальнейший поиск. Раз автор «Слова» зарекомендовал себя первоклассным историком и знатоком летописей, вглядимся в каждого летописца той эпохи. В этой среде его еще, как ни странно, не искали.
В процессе поиска пришлось вплотную заняться анализом киевского и черниговского летописания второй половины XII в. Это оказался наименее разработанный участок русской исторической литературы. Было установлено, что в Киеве в самом конце XII в. при дворе великого князя Рюрика Ростиславича была создана сводная летопись, охватывавшая несколько столетий русской истории и доведенная до 1198 г. В руках составителя этого летописного свода была целая библиотека летописей, написанных в монастырях, при разных княжеских дворах. Вот этот-то разнородный исходный материал и потребовал длительного анализа; хотелось выявить отдельных авторов-летописцев, выяснить их характер, их отношение к своим современникам, их оценку событий. Летописный свод 1198 г., к нашему счастью, был плохо отредактирован, его составитель не стремился сглаживать стиль, уничтожать противоречия — он просто собрал все выписки, кое-что сократил, расположил в хронологическом порядке и переписал. Поэтому в киевском своде 1198 г. (Ипатьевская летопись) мы видим пеструю мозаику языка, стиля, оценок. Летописцы враждовавших князей, оценивавшие одно и то же событие с самых противоположных позиций, оказывались здесь рядом, и мы как бы слышим их голоса, присутствуем при восхвалении и злобном порицании одних и тех же исторических лиц. У каждого летописца своя манера, свои симпатии, иногда даже свой диалект, по которому можно догадаться, из какого он города родом.
В результате мне удалось предположительно выявить нескольких летописцев второй половины XII в., которые были современниками (иногда единомышленниками, а иногда врагами) автора «Слова о полку Игореве». Все они, к сожалению, безымянны, но ученые давно уже научились преодолевать эту средневековую анонимность: если летописец, говоря о ком-либо в третьем лице, сообщает о нем слишком много подробностей, то очень вероятно, что в этом случае летописец говорит о себе, называя себя «он». Все имена летописцев условны.
Так вот, выявилось шесть летописцев — современников автора «Слова».
Поликарп — летописец князей «Ольговичей» (главным образом отца Игоря), человек бесталанный, склонный к хозяйственным записям; он подробно описывал, что пограбили враги у его князя, сколько копен сена сожгли, сколько угнали стадных кобыл.
Кузьмище Киянин — придворный Андрея Боголюбского и горячий сторонник этого князя, оставивший подробную и полную драматизма повесть об убийстве Андрея. Жил и писал он в Боголюбове и, возможно, в Чернигове, а в Киев попала лишь его рукопись. Уснащал свой текст церковными изречениями.
Петр Бориславич — летописец «Мстиславова племени»: сына Мстислава (Изяслава) и двух его внуков (Мстислава Изяславича и Рюрика Ростиславича). Большой знаток военного дела, дипломат и один из лучших летописцев XII в., документировавший свой рассказ копиями княжеских договоров, княжеской перепиской, дневниками походов. Совершенно лишен придворной льстивости.
«Галичанин» — молодой летописец, работавший, вероятно, под руководством Петра Бориславича при дворе Рюрика. Составил повесть о походе Игоря в 1185 г., в которой стремился выгородить, оправдать неудачливого князя. В повести много поэтических мест. Очень внимателен к шурину Игоря — Владимиру Галицкому.
Летописец Святослава Всеволодича (он так и остался анонимным). Церковник, писавший тяжеловатым языком, неумеренно льстив, враждебен (как и его князь) к Игорю. Во время соправительства Святослава и Рюрика (1176–1194 гг.) Петр Бориславич широко пользовался летописью этого автора.
Моисей — игумен Выдубицкого монастыря в Киеве. После Петра Бориславича был придворным летописцем Рюрика Ростиславича. Им написаны (это выявил еще историк М.Д. Приселков) некрологи всех Ростиславичей, братьев Рюрика, и составлен фундаментальный летописный свод около 1198 г., куда вошли труды всех перечисленных выше летописцев. Сам Моисей отличался склонностью к церковной поэзии. Им составлена хвалебная речь в честь Рюрика, которая исполнялась монахами на празднике как кантата «едиными усты».
Таковы самые краткие характеристики шести летописцев, которых мы должны сопоставить с автором «Слова». Нам хочется, прежде всего, приглядеться внимательнее к двум летописцам-поэтам — «Галичанину» и Моисею: так как с кем же и сравнивать поэта, как не с поэтами? Но здесь нас ждет полное разочарование: это не та поэзия, которая так покоряет в «Слове о полку Игореве»; здесь церковное витийство, связанное с идеей покаяния (повесть о 1185 г.), или витийство церковно-философского содержания, прославляющее мудрость бога и сочетающее это с непомерной лестью князю (кантата Моисея).
По этой же причине отпадут еще три летописца: Поликарп, игумен Киево-Печерского монастыря, любитель церковных сентенций и церковного календаря, и летописец Святослава, перегружающий свою речь громоздкими библейскими терминами. Даже Кузьмище Киянин, очевидно, не принадлежавший к духовенству, должен отпасть, во-первых, потому, что он тоже очень заботился о насыщении своей повести цитатами церковного характера, а во-вторых, еще и потому, что несмотря на свое прозвище он не был связан с Киевом в 1160–1170 гг., а писал ли он в 1180-е гг., мы достоверно не знаем. Остается один, самый главный, самый плодовитый летописец, условно названный мною Петром Бориславичем. Он единственный рыцарь среди церковников-летописцев, единственный писатель, пренебрегавший церковными цитатами, церковным календарем, не применявший библейских выражений, не знавший придворной льстивости. Поле поиска сузилось.
Прежде чем перейти к более внимательному ознакомлению с этим интереснейшим единственным светским летописцем XII в., следует заранее парировать одно возражение: как можно отвергнуть двух поэтов и остановиться на летописце, который почти не прибегал к поэтической форме? Ответ простой: разница жанров. Читая сухую, почти летописную по форме «Историю Петра Великого» Пушкина, нам трудно представить, что на эту же тему этот же автор мог написать лиричную незабываемую «Полтаву», где вместе с тем высказаны и все историко-политические взгляды автора.