Из истории культуры древней Руси
Шрифт:
Преувеличение исторической роли Новгорода в данном случае тоже служило той же цели возвеличения Константина, начавшего с этого города свой княжеский путь. Вспомним, что только при поддержке Новгорода, помогшего Константину в Липицкой битве 1216 г. против его братьев, Константин и получил великое княжение Владимирское.
От риторических отступлений, вставленных, может быть, около 1212–1216 гг., вернемся к проводам Константина: «И проводиша и вся братья его с честью великою до реки Шедашкы: Георгий, Володимер, Иоан и вен бояре отця его и вен купци и вен после братья его. И быеть говор велик якы до небеси от множества людий от радости великия. Яко же рече пророк: вен языци въеплещете руками, въекликнете богу гласом радости — яко цесарь велий по всей земли; и пойте имени его дадите славу хвале его! Пристигшю же вечеру, поклонишася ему братья его и вси людье и все мужи отца его и вси после брать его. И ти поклонишася ему и похвалу ему давше велику, възвратишася кождо их всвояси…»
Приезд Константина в Новгород описан тоже очень торжественно и тоже с большим количеством цитат. На этот раз подбор цитат подчинен теме праведного суда и защиты бедных: «…возлюбил еси правду и възненавиде безаконье — сего ради помаза тя боже…»; «Боже! Суд твой цесареви дажь и правду твою сынови цесареви: судити людей твоим в правду и нищим твоим в суд…»
Следующий цикл цитат связан со смертью жены Всеволода княгини Марии (невестки Ярослава Владимировича), пролежавшей в болезни 7 лет.
В основную тему «аще не напасть, то не венец» здесь снова вплетается мотив щедрости и милостыни: «Грехы своя милостынями поглади и неправды твоя — щедротами, еже к нищим».
После этих двух владимиро-суздальских событий (о жизни Константина в Новгороде не говорится ничего) автор продолжает вести довольно подробную хронику южнорусских дел, отметив утрату ряда позиций знакомыми нам князьями: зимой 1205/06 г. «Ростислав Рюрикович выгна Ярослава Володимерича из Вышегорода»; осенью 1206 г. Всеволод Чермный выгнал Ярослава Всеволодича из Переяславля, и тот вернулся в родные края.
Для выяснения проявившихся у автора симпатий к князю Константину интересно сравнить описание двух встреч: «Ярослав же приде к отцю своему в Суждаль месяца семтября в 22 день на память святого мученика Фокы и сретоша и братья его у Сеянья и целоваше». Зимой (28 февраля 1207 г.) приехал к отцу старший сын: «Того же дне и Константин князь приеха из Новагорода к отцю своему и сретоша и на реце Шедашце вся братья его: Георгий, Ярослав, Володимер, Святослав, Иоан и все мужи отца его и горожана вси от мала и до велика. И братья его видевше с радостью поклонишася ему и целоваше и любезно вси людье и въехаша в град Володимерь. И поклонися отцю своему Костянтин; отец же его, встав, обуим и целова любезно и с радостью великою, якоже Ияков патриарх Иосифа Прекрасного видев». Ради Константина автор пренебрегает чувством меры и возвращается к риторическому стилю.
При описании южных событий, в которых автор продолжает быть осведомленным, он только один раз прибегнул к цитатам, желая уязвить Всеволода Чермного, изгнанного из Киева: «Всяк взнояйся смерится… еюже мерою мерите — возмерится вам!» Этот Всеволод Чермный осадил Треполь, где сын Ярослава Владимировича мужественна оборонялся («бысть брань крепка зело»), но после трех недель осады вынужден был заключить мир.
Новое изобилие цитат появляется в летописи в связи с приездом Константина, приглашенного отцом воевать против Ольговичей. Когда Константин со своими новгородскими войсками прибыл в пограничную Москву, то летописец, во-первых, перечислил все местные полки («плесковичи, ладожаны, новоторжьци»), а во-вторых, начал щедро цитировать сборник притч Соломона: «Якоже рече Приточник: Сын бых послушлив отцю и възлюблен пред лицем матере своея; сын благоразумный — послушлив отцю и плода праведного снесть». Цитировал он, очевидно, по памяти, так как пропустил во втором случае фразу: «сын же непокоривый в погибель» [246] ; мог он и сознательно опустить то, что не подходило к делу. Когда 19 августа 1207 г. в Москве состоялась встреча отца с сыном, автор опять обращается к притчам: «Якоже рече Приточник: Сын разумив, чтяй отца възвеселить душю свою и препояшеть истиною чресла своя». Написав одну фразу о ненадежности рязанских князей, летописец снова применяет излюбленный прием: «О сицех бо рече Давыд: мужь крови и льстив не препловить дний своих. И мужа неправедна зло уловить в истленье. И пакы рече: возлюбиша и усты своими и языком своим солгаша. Сердце же их не бе право с нимъ. Всеволод же великый князь рече слово Давыдово: Ядый хлеб мой възвеличил есть на мя лесть. И пакы рече: не убоюся зла, яко ты еси со мною, господи». Как видим в этом разделе, ткань летописного рассказа на девять десятых соткана из цитат, взятых из специального сборника притч «Приточника». Далее очень подробно, как очевидец, летописец рассказывает о том, как Всеволод обличал рязанских князей, «солгавших языком своим». Происходило это на Оке, «на березе на пологом»; рязанцев пригласили в шатер, а сам великий князь сидел под полотняным тентом — «полстницей».
246
Летопись по Лаврентьевскому списку, с. 408. (Прим. ред.).
Как и в рассказе о южных делах 1203 г., летописец особо отмечает дипломатическую роль боярина Михаила Борисовича, которому пришлось ходить от Всеволода к рязанцам «долго время». Описание ареста рязанских князей завершено новым набором цитат на тему «впадеся в яму, юже створил».
Расправившись с приехавшими на съезд рязанцами, Всеволод осадил Пронск. Здесь снова выступает на первый план Михаил Борисович, пытающийся уговорить пронян сдаться. «Они же не внушиша глагол его, надеющеся на градную твердость, не ведуще реченного пророком Давыдом: Аще не господь сзижеть дому — всуе трудишася зижюшеи; аще не господь стрежеть града […] и прочая».
Летописец настолько уверен в том, что его читатели хорошо знают приводимые им тексты, что даже не заканчивает цитаты: «и прочая». Из дальнейшего изложения мы узнаем, что князь Константин командовал не только новгородскими полками, но и белозерскими. Распределение полков по князьям соответствовало их уделам: Ярослав Переяславский — переяславские полки, Давыд Муромский — муромские полки, Константин Ростовский — белозерские полки.
Можно с несомненностью утверждать, что летописец сопровождал Всеволода в этом походе, так как он постоянно фиксирует все мелочи походной жизни: вот войска Константина заняли позиции у ворот на горе, Всеволод стал за рекой в поле Половецком; проняне делают вылазки за водой. Вот Всеволод послал за провиантом, находившимся в ладьях на Оке… отмечено точно, что Пронск сдался в четверг 18 октября 1207 г. Вот Всеволод идет от Пронска к Рязани и остановился у Доброго, предполагая на следующий день «бродитися черес Проню реку»; сюда прибыл с поклоном рязанский епископ Арсений, заявивший, что «ноне всю волю твою стваряем, чего то хощеши». Всеволод повернул к Коломне, шел на Усть-Мерской и возвратился во Владимир в среду 21 ноября.
К этому дневнику похода автор возвращался позднее, чтобы вставить в него события, происходившие во время похода, но весть о которых могла быть получена не ранее, чем через месяц после завершения их. События касаются Киева: там Рюрик, узнав о рязанской войне, захватил Киев, выгнав Всеволода Чермного.
Описание похода завершено еще одним подбором цитат: «Якоже рече пророк: Си день; иже створи господь, възрадуемся и возвеселимся в онь. И пакы рече: господь защититель животу моему, от кого ся устрашю? Стужающи ми врази мои, ти изнемогоша и падоша. Аще ополчится на мя полк — не убоится сердце мое; Аще встанет на мя брань — аз уповаю на господа…» Конец потока цитат связан (как и его начало) с князем Константином. На своем дворе во Владимире Константин построил церковь Михаила, освящение которой 25 ноября 1207 г. красочно описано летописцем, обильно уснастившим свой рассказ цитатами; приведу конец его описания: «…Якоже Соломон цесарь створи пир на свящанье церкви своея тако и блаженый Костянтин створи пир на освящанье церкве своея и учреди люди и благословиша людье Костянтина, рекуше: благословен бог, иже дасть Всеволоду сицего сына разумна; дасть бо господь смысл и премудрость Соломону такоже и Костянтину много зело и разлитье сердца, яко песок, иже при мори. И распространися премудрость его паче смысла всех человек. Якоже рече пророк: Возвеличая спасенье царево, творя милость Христу своему, Давыдови и семени его до века».
Вслед за этим последним набором цитат идет сообщение о наделении Константина Ростовом и пятью иными городами. С отъездом Константина исчезают из летописи притчи и цитаты и появляются вновь лишь тогда, когда этот князь приехал снова во Владимир в 1211 г.
Продолжая проверять высказанную выше гипотезу об участии Даниила Заточника в летописном деле, сопоставим стиль рассмотренных выше фрагментов владимирского летописания, выделенные нами на основе их афористическо-цитатного стиля, со стилем «Слова» Даниила.
Нам придется для этой цели рассматривать совместно как южнорусские записи 1200–1204 гг., так и владимирские за 1205–1207 гг. не только потому, что и те, и другие оказались, в конце концов, в одном из владимирских сводов, но и потому, что между ними есть очень много точек соприкосновения.
Южнорусская запись 1200–1204 гг., судя по сопровождавшим ее миниатюрам Радзивиловской летописи, посвященным исключительно южным делам, представляла собой особое произведение, написанное и иллюстрированное на юге, вероятнее всего в Переяславле; это повествование еще при жизни Всеволода попало во Владимир.