Из Орловской губернии

Якушкин Павел Иванович

Въ прежнее время, да не такъ еще давно, кругомъ всего города Орла стоялъ лсъ, только за Богоявленіемъ и сяли хлба, а то все лсъ; старики, которые есть еще, помнятъ здшніе лса, помнятъ и жителей тхъ лсовъ — страшныхъ разбойниковъ. Про злодйства ихъ и теперь разсказываютъ со страхомъ.

— Здсь кругомъ верстъ на сто, а то и на другое сто — все лса были, говорилъ мн здшній старожилъ:- лса были дремучіе, а въ тхъ лсахъ не столько звря было дикаго, сколько разбойниковъ. Недаромъ орловцевъ зовутъ «промышленныя головы», а то и другая поговорка есть: «Орелъ да Кромы, — старинные воры; Ливны всмъ ворамъ дивны; Елецъ всмъ ворамъ отецъ; да и Карачевъ на поддачу!».. Вотъ, слыхалъ ты, къ примру взять, Рытикъ едька — чего чего онъ ни длалъ! Поймаютъ его, засадятъ въ грогъ, скуютъ руки ему, ноги, а онъ напишетъ угольками на стн лодку, плеснетъ на лодку водой, сядетъ въ лодку со всми островными, да и поплыветъ куда ему надо! Сколько разъ его ловили,

столько разъ онъ пропалъ, да и пропадетъ изъ острога! Насилу догадались: какъ попроситъ пить, такъ дадутъ квасу, а воды хоть распросись — ни ложки… ну, и извели. А еще былъ Кудеяръ; этотъ, гд-гд не разбойничалъ: и къ Калуг, и къ Тул, и къ Рязани, и къ Ельцу, и къ Воронежу, и къ Смоленску — везд побывалъ, везд свои станы разставлялъ, и много кладовъ позарылъ въ землю, да все съ проклятіями: страшный колдунъ былъ. И какою поганой силой владлъ: раскинетъ на берегу рчки, озера, такъ какого ручья, раскинетъ полушубокъ или свиту, и ляжетъ спать; однимъ глазомъ спитъ, другимъ сторожитъ, нтъ ли погони гд; правый глазъ заснулъ, лвый сторожитъ: а тамъ лвый спи, правый сторожи, — такъ въ перемну; а какъ завидитъ гд сыщиковъ, вскочитъ на ноги, броситъ на воду полушубокъ, на чемъ спалъ, и станетъ тотъ полушубокъ не полушубокъ, а лодка съ веслами; сядетъ Кудеяръ въ ту лодку и поминай какъ звали… Такъ и издохъ своей смертью, — никакъ изловить его не могли, какъ такъ ни старались.

— Давно онъ жилъ?

— Давно! Видишь ты: въ Брянск прошла Десна рка, за Брянскомъ дальше Десна рка, до Кудеяра все прямо текла, а при Кудеяр луку дала.

— Какъ луку дала?

— А вотъ, какъ: сперва шла прямо, а посл крюкомъ пошла, крюкомъ выгнулась.

— Отчего же Десна луку дала?

— Вотъ отчего: на самомъ томъ мст, гд теперь лука, былъ дремучій лсъ, и въ томъ лсу Кудеяръ притонъ имлъ, а въ томъ лсу на самомъ берегу на Десн стоялъ дворишко, или два, — такъ выселочекъ небольшой. Въ этомъ выселк жилъ мужикъ степенный, мужикъ настоящій, и онъ порядки по-Божья: людей не забижалъ, дурными длами не занимался, и была у него дочь прераскрасавица-красавица, и полюбилась она этому Кудеярищу-разбойнику; у хорошаго мужика двка-дочь не зашалитъ, и двка-то не такая была, чтобъ прельститься на разбойника. Кудеяръ такъ и сякъ — все его дло не выгораетъ! Захотлъ Кудеяръ двку силкомъ захватить. Присмотрлъ онъ пору-времячко, когда отецъ съ матерью а работу что ли пошли, на крестины ли къ кому, — только во всей изб въ одна эта двка осталась. Глядитъ двка въ окно, видитъ, Кудеяръ въ избу ждетъ; та двери на запоръ и сидятъ ни жива, ни жертва… сталъ Кудеяръ въ двери стучаться.

— Что теб надо? спрашиваетъ двка: — зачмъ пришелъ?

— Пусти, говоритъ Кудеяръ: — надо!

— Да что надо-то?

— А мн тебя надо: съ собой хочу взять, — долго я этого времени дожидалъ! Отвори скорй!

— Не отворю, говоритъ двка:- ступай, разбойникъ этакой, ступай откуда пришелъ!

— А не хочешь волею, рыло воротишь, такъ силою заставлю полюбить!

Какъ сказалъ эти слова Кудеяръ — и сталъ двери ломать; а двка, сама не своя, схватила икону Пресвятой Владычицы Богородицы, что въ переднемъ углу стояла, — схватила да въ окно и выпрыгнула, не успла двка выскочить въ окно, какъ Кудеяръ разломалъ дверь и въ избу смотритъ, а въ изб никого нтъ. Глядь въ окно: видитъ двка къ рчк Десн бжитъ; онъ за ней въ догонку побжалъ; двка отъ него, онъ за ней; совсмъ ужь было догналъ, только двка подбжала жъ Десн и стала молиться: «Матушка, Пречистая Богородица! Матушка, Десна-рка! не сама я тому виною, — пропадаю отъ злаго человка!» — Сказала т слова и бросилась въ Десну-рку; и Десна-рка тотъ же часъ на томъ мст пересохла и въ сторону пошла, луку дала, такъ-что двка стала на одномъ берегу, а Кудеяръ, разбойникъ, очутился на другомъ! Такъ Кудеяръ никакого зла и не сдлалъ; а другіе говорятъ, что Десна какъ кинулась въ сторону, такъ волною-то самого Кудеяра захватила да и утопила.

— А еще про старинныхъ разбойниковъ — про кого народъ здсь не разсказываетъ?

— Да народъ болтаетъ еще про попа Ерему.

— Что, попъ Ерема тоже былъ кощунъ?

— Нтъ, какъ попу можно! попъ крестомъ!

Орелъ, 2-го апрля.

Разсказываютъ еще про разбойниковъ Сироту, Зерина или Зельнина. Сирота зврства не длалъ, больше мошенничалъ; его нсколько разъ ловили, кажется, разъ двнадцать, и онъ каждый разъ находилъ способы уходить изъ острога. Говорятъ, что входя, пойманный, въ судъ, онъ обращался къ судьямъ съ слдующею рчью:

«Господа судьи! вы меня поберегите, я васъ поберегу, такъ-то хорошо будетъ и какъ и мн!»

И въ самомъ дд выходило хорошо и судьямъ и Сирот; онъ указывалъ на богатыхъ мужиковъ, какъ на своихъ сообщниковъ, тхъ привозили въ судъ, брали съ нихъ все, что могли, потомъ сводили на очныя ставки съ Сиротой; на очныхъ ставкахъ Сирота отпирался, что онъ того человка знать не знаетъ и вдать не вдаетъ. Наконецъ онъ

былъ окончательно пойманъ и, кажется, сосланъ въ Сибирь. Разбойничалъ онъ очень недавно: лтъ тридцать тому назадъ, проживалъ около Липовицы лтъ двнадцать, и несмотря на то, что онъ почти ни отъ кого не скрывался, его никто не ршался поймать: вс знали, что изъ суда Сироту выпустятъ, а Сирота посл краснаго птуха подпуститъ. Про пожаръ и вспоминать страшно; пожаръ, по поговорк, хуже всякаго вора: воръ хоть стны оставитъ, а пожаръ и стнъ не оставитъ.

Сирота сложилъ псню, которую и теперь можете услыхать въ Орловской губерніи. Вотъ эта псня:

Сирота-ли, Сирота, Ты сиротушка! Сиротецъ, удалецъ Горе — вдовкинъ сынъ. Да ты спой, Сирота, Съ горя псенку! — «Хорошо псни пть, Да побдавши; Я и я ли молодецъ Легъ не ужиналъ, По утру рано всталъ, Да не завтракалъ; Да плохой былъ обдъ, Коли хлба нтъ! Нтъ ни хлба, нтъ ни соли, Нтъ ни кислыхъ щей. Я пойду ли, молодецъ, Съ горя въ темный лсъ, Я срублю-ли, молодецъ, Я иголочку! Я иголочку, я дубовую, Да я ниточку Я вязовую! Хорошо иглой шить Подъ дорогой жить: Ужь и разъ-то я стебнулъ Да я сто рублей, А другой-то разъ стебнулъ Да я тысячу. А какъ третій разъ стебнулъ — Казны смты нтъ!» Сирота ты, Сирота! Ты Сиротушка, Гд твоя казна? Во сыромъ бору Подъ сосною; Подъ сосною Подъ зеленою!

Про Зельнина разсказываютъ, что онъ разъ зарзалъ женщину въ лсу ни за грошъ.

Шла черезъ лсъ беременная баба, на встрчу той баб Зельнинъ разбойникъ.

— Здравствуй, баба! говоритъ Зельнинъ.

— Здравствуй, батюшка.

— Узнала ты, баба, меня?

— Нтъ, кормилецъ, не призвала.

— Я Зельнинъ!

Баба такъ и обмерла, да въ ноги.

— Батюшка! у меня ничего нтъ; возьми одежку, какая есть; отпусти, пожалуйста; не меня одну пустишь, — пустишь еще душу; душу, что у меня въ утроб: я беременна.

— Давно я искалъ беременной бабы.

— Да на что жь теб, родимый, беременная баба? говоритъ, перепугавшись, та баба.

— А посмотрть, какъ младенецъ въ утроб своей матери сидитъ, какъ онъ такъ находится.,

— Батюшка! кормилецъ!…

— Да что толковать!

Хватилъ Зельнинъ бабу въ брюхо, пропоролъ животъ баб, да и сталъ смотрть, какъ лежитъ младенецъ въ утроб своей матери, а на бду его, халъ обозъ, — ну, и застали молодца на дл; скрутили руки назадъ, да и въ острогъ!…

Приходилъ народъ въ острогъ, спрашивалъ у Зельнина: «какъ младенецъ во чрев своей матери сидитъ? Какъ онъ такъ находится?»

— Вотъ такъ! скажетъ Зельнинъ, и скорчится: показываетъ, какъ младенецъ сидитъ; скорчится, засмется — и пойдутъ его корчи ломать, ломать самого Зельнина; и до самой смерти сидлъ Зельнинъ въ острог, какъ помшанный. А и смерть его была не легкая: судъ присудилъ Зельнина повсить.

Когда сказали Зельнину, что судъ присудилъ, то онъ только засмялся, какъ будто это дло несбыточное.

— Ну, это еще посмотримъ, говоритъ Зелнинъ: — кто кого повситъ: или меня, Зельнина, палачъ Камчатниковъ, или я, Зельнинъ, того палача Камчатникова!

Въ то время палачомъ въ Орл былъ орловскій мщанинъ Камчатниковъ. Услыхалъ Камчатниковъ про похвальбу Зельнина.

— Ну, говоритъ, посмотримъ! Богъ не выдастъ, говоритъ пословица, свинья не състъ!

А зналъ Камчатниковъ, что Зельнину трехъ здоровыхъ мужиковъ на одну руку было мало… Зельнинъ силачемъ во всему городу слылъ.

Пришло время Зельнину расплачиваться за свои тяжкіе грхи; сперва повели его въ церковь, исповдали, причастили святыхъ таинъ; посл дали въ руки толстую желтаго воску свчу и повели на вислицу его за большимъ карауломъ; какъ ни хвастался Зельнинъ своей силой, а пришло дло къ расправ, задрожалъ… пока дошелъ изъ церкви до вислицы, — вс руки воскомъ закапалъ. Пришли въ вислиц, взвели его на рундукъ, который былъ поставленъ спереди вислицы… а народу собралось весь городъ: самъ воевода пріхалъ смотрть, какъ палачъ Камчатниковъ будетъ съ Зельнинымъ поступать.