Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга

Так решился я назвать заметки на пути моем от начала до главной его цели. Эти беззаветные строки были написаны мною без претензии на литературную известность, без всякого авторского тщеславия, единственно для освежения в памяти того, что я видел, и притом в то время, когда писались они, я не имел и мысли пустить их когда-нибудь в свет. Между тем некоторые снисходительные приятели, прочитав, одобрили этот рассказ о моем странствовании и уговорили меня напечатать мои впечатления, которые имеют лишь одно достоинство: они чужды всяких вымышленных прикрас. По-моему лучше многое даже не досказать, нежели пустыми, ложными добавлениями

искажать истину.

Очерки путешествий не должны быть [ни] плодом фантазии, ни вымышленной болтовней. Глубокие, ученые исследования принадлежат историческим сочинениям, а потому здесь они столь же неуместны, как философские и политические рассуждения. Путевые заметки должны быть зеркалом того, что действительно было в путешествии, ибо путешествие не сказка, а быль.

Д. С.

РИМ – КАТОЛИЧЕСКАЯ ПАСХА В РИМЕ – БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПАПЫ – ОТЪЕЗД – АНКОНА – ПАРОХОД «ЛОДОВИКО» – АНЕКДОТ НА МОРЕ – КОРФУ – ПАТРАС – ИНТЕРЕСНАЯ НЕЗНАКОМКА – ВОСТИЦА – ЛУТРАКИ – КАЛАМАКИ – ПИРЕЙ – ПРИЕЗД В АФИНЫ

Проведя зиму 1845 г. в Италии, в марте я спешил из Неаполя на несколько дней в Рим к празднованию католической Пасхи.

Рим мне уже прежде был знаком, а потому, при этом новом посещении, я не заботился осматривать все его достопримечательности, но имел в виду лишь одно – провести в столице Церковной Области святые для всякого христианина дни и получить верное понятие о всех обрядах и о препровождении жителями вечного города времени на страстной неделе и в великолепно празднуемый день светлого Христова Воскресения. Между тем, желая встретить нашу православную Пасху там, где она получила свое святое начало, я предполагал, оставив 17/29 марта Рим, поспешить в Анкону, а оттуда морем предпринять дальнейшее путешествие к святым местам.

Я коснулся Рима лишь мимоходом, как основания, или исходного пункта моего рассказа, но не стану описывать всех обрядов римского богослужения в последовательном порядке: это давно уже сделано пером более опытным и красноречивым. А. Н. М. в 1846 г. подарил нашу духовную литературу своими «Римскими Письмами», изложив в них так же занимательно и поучительно свои впечатления, как верно и подробно переданы им описания замечательных церковных обрядов и богослужения, совершаемого Папою в первый день Пасхи.

Посланник наш в Риме пригласил меня присутствовать на пасхальной литургии. При покровительстве г. Титова я получил место в алтаре главного придела и таким образом был свидетелем всех подробностей церемонии, совершавшейся у меня перед глазами. Но – здесь я должен сознаться – церемония эта показалась мне не столько благоговейной и искренней, сколько великолепной и пышной. Пение и молитвы пролетали мимо ушей моих без отголоска в сердце. Если вас интересует весь ход этого празднества, прочтите в «Римских Письмах» систематическое его описание: там все изложено и беспристрастно и верно; а я перейду к тому, что меня наиболее тронуло и поразило – к тому величественному зрелищу, когда царственный первосвященник, с балкона исполинского храма св. Петра, в минуту всеобщего молчания, осеняет крестным знамением коленопреклоненную толпу народа, и когда эта толпа мгновенно, единодушно отвечает ему громовым, торжественным приветствием.

В то время тиара церковного владычества лежала еще на главе Папы Григория XVI. Убеленный сединами первосвященник доживал последние годы своей жизни. Глубокая, ничем невозмутимая старость его вселяла к себе доверие и почтительную любовь.

Рим,

в котором и без того много собственных коренных жителей, был еще вдобавок, как говорится, битком набит съехавшимися туда на Пасху путешественниками со всех концов Европы.

Над древним городом взошел один из тех прелестных весенних дней, в которые южное солнце так ясно светит и так отрадно оживляет всю природу и согревает все чувства.

Уже с самого раннего утра все улицы кипели экипажами и толпами пешеходов; все, что только могло двигаться, стремилось по одному направленно: все бежали на площадь Св. Петра. Толпа шумными потоками стекалась со всех точек обширного города к общему центру движения и торжества.

По окончании литургии Папа воссел на подвижной трон. Свита, состоявшая из высших сановников духовенства, кардиналов и монсиньоров, сопровождала его в торжественном шествии. К трону приклеплены были роскошные носилки, на которых толпа низших служителей вознесла своего властелина, по высокой лестнице, на средний балкон храма. Народ и все присутствовавшие ожидали наместника св. Петра в благоговейном безмолвии. Лишь только он показался на балконе, все пало ниц и еще более стихло. Прошло несколько минут невыразимой, мертвой тишины. Лучезарное солнце пылало, спокойствие воздуха было необыкновенное; казалось, сама природа сообразовалась с благоговейным ожиданием народа – самой торжественной минутой этого дня. До восьмидесяти тысяч поникших голов в смирении, на коленях, испрашивало себе осенения крестным знамением от руки верховного главы католического христианства.

Лишь только Папа, воздев руки к небу, начал благословение, мгновенно неумолчный звон всех колоколов Рима, звуки громкой военной музыки, гром пушечной пальбы, громогласные рукоплескания и радостные клики толпы загремели единодушным приветствием от лица всего народа в ответ первосвященнику за благословение во имя Божие.

Все слилось в один торжественный, потрясающий душу вопль. Мало того, что эта картина действительно великолепна, – она вместе с тем и умилительна: невольно, но глубоко затрагивает она сердце каждого и поражает его священным, благоговейным трепетом.

Двадцать девятого марта, мы [1] оставили Рим. Итальянский веттурино, нечто в роде наших извощиков надолгих, взялся доставить нас в Анкону на третьи сутки. Переезд этот мы совершили удобно и без хлопот. На другой день нашего приезда австрийский пароход «Архидука Лодовико» отходил из Анконы в Грецию. Мы поспешно занялись всеми окончательными приготовлениями, сделали надлежащие распоряжения относительно писем, которые могли быть присланы на наше имя в Анкону и, отправив экипаж со всеми почти вещами морем в Триест, а оттуда в Вену, сами на другой день с легким дорожным багажом взошли на пароход, который, разводя пары, готовился поднять якорь.

В четыре часа пополудни мы отплыли. День был прекрасный. В числе пассажиров находилось несколько американцев, англичан и общество молодых венгерцев, предпринявших, подобно нам, путешествие на Восток. Но так как план их путешествия был расположен совершенно в обратном порядке, нежели наш, то мы доехали с ними только до Афин и потом нигде уже более не встречались.

Постоянными спутниками нашими были англичане, бывавшие в России. Они с восторгом вспоминали о южном береге Крыма и, распространившись о гостеприимстве русских, с особенной благодарностью отзывались о жителях Москвы.