Из России за смертью

Рогожин Михаил Владимирович

— Смотрите. Это мувука — плачущее дерево. Видите, с его листьев не переставая стекают капли.

Зрелище было фантастическое и жутковатое. Дерево казалось живым.

Так обычно льются слезы из детских глаз — безостановочно и горько.

— Не лучшая примета на нашем пути, — вздохнул профессор и зашагал дальше.

«SOS»

Рубцов энергично проверял снаряжение прибывшего еще тремя вертолетами отряда. Санчес передал по рации, что можно начинать движение.

Держать связь Рубцов приказал сержанту Сантушу. Тот улыбался, совсем как тогда у командирского стола

полковника Стреляного. Нужно было что-то решать с Женькой. Обида залегла в душе и распаляла мужское самолюбие. Покрутившись возле Женькиной палатки и не решившись войти, подполковник суровым голосом сообщил ей, что отстраняет ее от операции и поэтому медсестра может никуда не собираться. В ответ услышал односложное: «Ясно, товарищ подполковник».

Уже покидая лагерь, Рубцов вспомнил, что забыл в Женькиной палатке рацию, но не смог себя пересилить и еще раз вернуться. Тем более плохая примета.

В отличие от майора Рубцов шел по лесу, как лось, не выбирая обходных путей, то и дело обгоняя идущего впереди Сантуша. Тот, в свою очередь, с навыками опытного охотника легко находил следы прошедшей группы. Несколько часов непрерывного движения достаточно охладили пыл Рубцова. Он уже больше думал о предстоящей атаке, нежели о ночном поражении. И чуть не наткнулся на спину внезапно остановившегося Сантуша. В руках сержанта попискивала рация.

Раздавался далекий, но отчетливый голос Женьки: "Рубцов... Рубцов, спаси...

Слышишь, Рубцов... спаси меня".

Подполковник схватил рацию и принялся кричать в микрофон. Но никакого ответа не последовало. Еще немного помучив рацию, Рубцов передал ее Сантушу:

— Продолжайте движение. Я вернусь в лагерь. Там ЧП.

— Но, товарищ, одному нельзя, — Сантуш с трудом подбирал русские слова.

— Отставить. Надо. Поручаю, сержант, тебе командование отрядом.

Держи связь с полковником Санчесом. Я вас скоро догоню. Оставляйте засеки.

— Что? — не понял сержант.

— Ножом, зарубки на деревьях, чтобы мне далеко не отклоняться.

Понял?

— Понял.

— Выполняй, — скомандовал Рубцов и один, на глазах ничего не понимающего отряда, повернул назад.

БУШМЕНЫ

Пот заливал глаза. Одежда прилипала к телу, потом высыхала и неприятно карябала кожу, становясь жесткой от впитавшейся в нее соли. Найденов давно не смотрел по сторонам. Его взгляд сконцентрировался на мелькающих ногах профессора. Как же он ошибся в этом пружинисто идущем впереди человеке...

Когда Ана привела Найденова в дом отца, ничто не предвещало, что профессор, поборов предубеждение, даст согласие на участие в экспедиции.

Старая, захламленная антиквариатом португальской истории квартира дышала пылью, покоем и одиночеством. Профессор Вентура встретил их в синих широких хлопчатобумажных штанах и в белой длинной рубахе с разрезами по бокам, расшитой на плечах и груди золотыми потертыми нитками. Небрежность наряда дополняли старые плетеные, с кольцом на большой палец, шлепанцы. Седые волосы профессора были зачесаны назад и перехвачены резинкой, зато усы острыми концами торчали в разные стороны независимо и дерзко.

Жалко, что Найденов сразу не обратил внимания на усы. Теперь-то ему понятно, что они наиболее точно выражают характер профессора. А тогда отец Аны показался ему типичным провинциальным университетским ученым, смысл жизни которого —

в поклонении студентов и в гордости за наиболее удачливых учеников.

Самое большое впечатление от визита оставил не сам профессор, а старинные корабельные часы. Они находились в ящике красного дерева с бронзовыми уголками и латинскими вензелями на крышке и по бокам. Внутри ящика круглый, черный, с золотыми арабскими цифрами циферблат вместе с часовым механизмом крутились вокруг своей оси при малейшем прикосновении к ящику.

«Странное дело, — излишне серьезно, как показалось тогда майору, произнес профессор Вентура. — Этим часам более двух столетий. Механизм исправен и в корпусе никаких дефектов нет. Но независимо от завода они то идут, то останавливаются. Иногда молчат годами, а в один прекрасный момент открываю крышку, а они ни с того ни с сего идут... и показывают свое собственное время».

При этом он демонстративно несколько раз открыл и закрыл тяжелую крышку, но часы не проявили признаков жизни.

Об этих часах почему-то и вспомнил Найденов, едва поспевая за исчезающим в зарослях профессором. Тогда в уютном, занавешенном жалюзи кабинете история с часами показалась ему фокусом. Сейчас мысли неотступно крутились вокруг этого феномена, и майор неосознанно ощущал великую тайну, скрытую в неразгаданности возникновения движения. Движение не зависит от его видимого проявления. Любой момент неизвестной нам жизни существует сам по себе. Вот и профессор — бросил почетную кафедру и бежит впереди.

Понемногу лес начинал светлеть. Все чаще над головой слышалась возня вечно ссорящихся зеленых попугайчиков. Несколько раз довольно низко пролетела на лианах пара крупноглазых обезьян. Они висели головами вниз и неотрывно смотрели на людей. Где-то вдалеке послышался глухой топот.

— Слоны уходят, — не оборачиваясь, заметил профессор.

Найденов шел из последних сил. Не спасало даже то, что все тяжелые вещи у него забрали бодрые ангольские солдаты. И когда между деревьями ослепительно-желто засверкал воздух, Найденову показалось, что они дошли до края земли. Лес расступился. Параллельно ему тянулась какая-то мертвая дорога, задушенная высокой жесткой травой с острыми, как бритва, стеблями. От соприкосновения с ней кровь мгновенно появилась на запястьях Найденова. Не уберегся от коварной травы и Вентура. Дальше двигались с чрезвычайной осторожностью, пока не достигли поля, заросшего тростником. Посреди этого поля независимо и гордо возвышалось несколько пальм. Они царственно покачивали буйно-зелеными головами. Пространство между ними было заполнено пышными кустами мимозы, распространявшей дурманящий аромат на все поле. Подойдя ближе, профессор остановился и показал Найденову рукой на странные предметы, красневшие среди пальм.

— Это туши антилоп, натянутые между деревьями.

Значит, там есть люди. Скорее всего — бушмены.

— Кто? — настороженно спросил Найденов.

— Успокойтесь. Бушмены вполне миролюбивы. Вот увидите. Они кочевники. Любимое их занятие — охота. В шестом веке грозные племена Банту, пришедшие с территории современного Чада и Камеруна, оттеснили народы Боскопойды, предков нынешних бушменов, далеко на юг. С тех пор они здесь и кочуют. Их маршруты в основном пролегают от истоков Замбези к водопаду Виктория, или, как они его называют, «Мози-оа-Тунья», что означает «Рокочущий дым». А потом они углубляются в просторы пустыни Калахари.