Из современной английской новеллы
Шрифт:
— Правду сказать, я решил, что это ложная тревога, пошалил кто-нибудь.
— Какое там, — сказала Нора. — Какие уж там шалости. Туссена ранили, Пембертон.
Пембертон стиснул голову в ладонях. Какое-то время его мысли занимал Туссен, потом он подумал о себе, о том, как будет презирать его Филип, случись ему дознаться о том, что знает Фрэдди… Он постарался дать Деборе понять, что им с Норой надо побыть вдвоем. Дебора уединилась с Норой на кухне.
— Если хочешь, вы оба на вполне резонных основаниях можете остаться здесь до утра. Иными словами, есть возможность это сделать, не доставляя неприятных ощущений Филипу.
— Пожалуй,
В раздумье она принялась мыть посуду.
— Ну, какое твое мнение? Определенно чего-то не хватает.
— Ты это о нем? — сказала Дебора.
— Да. — Нора вспомнила, сколько веселых часов Филип и она провели когда-то с Пембертоном, вздохнула о нем с грустным и теплым чувством, задумалась, куда повесить Филипов холст, написанный широкими мазками, когда он будет доделан, и ясно увидела, что он прямо-таки просится на стенку над буфетом. От этой суетной мысли ей захотелось, чтобы Филип немедленно очутился рядом.
— Жалко, — сказала Дебора, отзываясь о своем заблуждении так, словно Нора обсуждала с ней несовершенства возлюбленного.
— Понимаешь, если Пембертон говорит о том, что ему известно, в этом обязательно чего-то не хватает, — сказала Нора, сопоставляя сегодняшний вечер с событиями прошлого. — Я допускаю, что Фрэдди поставлен в такое положение, когда он вынужден что-то скрывать. Может быть, тебе стоит иметь это в виду.
— Не думаю, для него секс пока не существует, — сказала Дебора.
Нора наконец поняла, что приятельница заблуждается, но предпочла не разубеждать ее.
— Издержки чужого криводушия, — сказала она только, отворачиваясь и закрывая усталые глаза.
Филип, тоже питавший теплые чувства к Пембертону, не видел в ту ночь причин не доверять ему и лишь вертелся во сне по кровати, отыскивая Нору. В три часа утра он повернулся на другой бок и наткнулся на подушку, а жены опять не было.
— Простите, — вежливо сказал он, словно налетел на кого-то в дверях.
Фрэнсис Кинг
Их ночь
В те давние годы, еще задолго, задолго до войны, когда они с Сэнди купили этот коттедж, их улица была такая чудесная — одна из самых лучших улиц в Брайтоне! Напротив стояла гостиница "Челтенем-холл" — здание в стиле эпохи Регентства, с портиком и с разными викторианскими ухищрениями; люди там жили самые порядочные: мало кто из "длинноносой братии", как называл их Сэнди; на той же стороне в гору шел ряд больших домов с фронтальными выступами, а на углу у эспланады два прелестных коттеджа — тот, который купили они, и второй, где жил милейший полковник Аллен со своей больной женой, бедняжкой.
Тогда тут было тихо, жили почти как в деревне. Сэнди говорил, что их коттедж — единственное место, где он крепко спит по ночам. В поездках и даже в кенсингтонской квартире его постоянно мучила бессонница. Лежа последние полгода почти без сознания, он будто наверстывал сон, которого ему не хватало всю жизнь! Ну что ж, по крайней мере бедняжка не видел, что случилось с их улицей. И его и старика полковника по крайней мере уберегло
Вскоре после войны гостиница была продана, и ее обитатели, многие из которых обосновались там как дома и жили лет по двадцать и больше, все получили предупреждение о выезде. Ах! Это было так грустно, со многими они подружились, многие с таким сочувствием отнеслись к ней во время последней болезни Сэнди и после его смерти. Потом гостиница долгое время стояла пустая. Говорили, будто ее хотят заново перестроить, говорили, будто ее снесут, чтобы освободить место под строительство целого квартала жилых домов. Но тут дело почему-то застопорилось. Кто-то рассказывал, что это здание имеет "историческое значение" и что новые владельцы не могут добиться разрешения на его снос. А потом она прочитала в газете, что между многочисленными наследниками человека, который купил это здание и чуть ли не тут же умер, возникли осложнения судебного порядка. В таких вещах редко когда узнаешь, как это все на самом деле.
Оконные стекла одно за другим перебили, воры утащили красивую чугунную ограду и свинец с крыши и даже кусты из заросшего, как джунгли, сада. Потом в бывшей гостинице открылся клуб — первый. Назвали его "Времена Регентства", и он занимал подвальное помещение. В клубе этом было спокойно, тихо, и люди, которые его посещали — большей частью немолодые мужчины (женщины туда никогда не заглядывали), были по виду вполне респектабельные, были хорошо одеты и вели себя вполне прилично. Ей казалось, что это какой-нибудь клуб, где играют в бридж, но, когда она обмолвилась об этом мистеру Лоренсу — владельцу канцелярского магазина на углу, он как-то странно усмехнулся и сказал: "Ну, вряд ли".
Потом "Времена Регентства" то ли переехали в другое помещение, то ли закрылись, и вместо них открылся "Лотос". С этого-то все и началось. К нему подъезжали в любой час ночи, и соседи то и дело жаловались на безобразные скандалы, на оглушительную музыку, крикливые голоса и хохот. Следом за "Лотосом" открылся сначала "Погребок", потом "La Siesta", но завсегдатаи этих мест были совсем не то, что клиенты "Лотоса", а только зеленая молодежь. Потрескавшаяся облицовка обшарпанной гостиницы, когда-то такая нарядная, теперь была вся завешена объявлениями, которые рекламировали людей с прозвищами вроде Сверх Лорд Сякой или Полудикий. На машинах туда подъезжали редко, а все больше на мотороллерах или на мопедах. Столпотворение, которое начиналось там вечерами и по пятницам и субботам, переносить было просто немыслимо!
Большие дома продавали один за другим, а их владельцы перебирались в спокойные Хоув и Ротингдин. Ей бы тоже следовало так поступить, она, конечно, сглупила, но, когда решение наконец было принято, ее коттедж пошел бы буквально за гроши. Ведь за № 16, который Сэнди считал самым красивым зданием в Брайтоне, получили всего пять тысяч! И она решила, что надо во что бы то ни стало вытерпеть. В конце концов примут же какие-нибудь меры. Если не кто другой, так полиция возьмется за дело и наведет тут порядок.
Но годы шли. Великолепные дома превратились в далеко не великолепные квартиры и меблированные комнаты, где селилась весьма странная публика — ирландцы-рабочие и неряшливые женщины, которые среди дня показывались в окнах в одних халатах, жили там и цветные пары. Когда она брала такси на вокзале и давала свой адрес шоферам, те часто спрашивали: "В какой конец, в хороший или в плохой?" До чего же это было унизительно! А ведь раньше хорошим считался именно их конец, и они свысока смотрели на тех, кто жил в верхней части улицы в одноэтажных домиках с одной общей стеной между ними.