Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1
Шрифт:
— Осмотрел ли ты и зарядил ли наши пистолеты? — спросил взволнованно Франциско.
— Все в исправности, — отвечал старый Доминго.
ТРАКТИР «РЫСЬ»
Когда Энрика лежала без чувств в Бедойском лесу, мимо нее проходил цыганский табор, таща за собой на навьюченных лошадях весь свой скарб.
Полунагие, загорелые ребятишки бездомных скитальцев нашли ее и, таинственно кивая головой, подозвали цыганку.
— Цирра, поди, посмотри, что мы нашли! — воскликнули они.
Старая Цирра, повязанная пестрым платком, с поблекшим, желтоватого оттенка лицом, последовала за ними в кусты и скоро своими
Она нагнулась, прислушалась к их дыханию, потом сорвала росшую поблизости траву, с едким запахом, потерла между рук и поднесла к лицу Энрики, которая лежала как мертвая.
Энрика проснулась, оправила разметавшиеся по лбу волосы. Ей показалось, что она видела долгий, тяжелый сон. Она взяла на руки безмятежно спавшего ребенка и со счастливой улыбкой прижала к своей груди. Взглянув на окровавленные руки, она вспомнила жуткие события минувшей ночи и с ужасом осмотрелась, боясь преследований Жозэ.
— Чего ты боишься, дитя мое? — спросила хриплым голосом старая цыганка.
— Меня преследуют — меня и моего ребенка!
— Так пойдем со мной к мужчинам. Если ты отправишься в путь с нами, то они возьмут тебя под свою защиту!
— А куда вы отправляетесь? — спросила Энрика.
— В Мадрид. Мы там отдохнем день. Иди с нами, а если у тебя как и у нас нет родины, останься с нами вместе с твоим ребенком!
— До Мадрида я пойду вместе с вами, а там поищу помощи! — сказала Энрика и попросила старую Цирру, удивительно сильную для своих лет, помочь ей встать.
— Какая ты, должно быть, несчастная, как оборвана на тебе одежда! — жалела ее старая цыганка, пока она брала ребенка на руки. — Бедная женщина, ты такая еще молоденькая!
Они пошли за длинным пестрым шествием, прокладывавшим себе дорогу через лес. Цыганский князь, шедший впереди, хорошо знал путь; на нем лежала обязанность вести всех остальных и управлять ими.
Вскоре мужчины и женщины столпились вокруг Энрики и ее ребенка, желая узнать, что она пришла искать в их среде, но старая Цирра проворно объяснила им на их странном, совершенно чужом языке, которого не знает и не понимает никто, кроме этого бездомного, изгнанного народа, что девушка, так же как и они, лишена родины и что ее преследуют.
Тогда черноволосые с огненными глазами цыгане закивали ей дружески головами, и Энрика со своим ребенком окончательно вступила в их общину. Высокий престарелый князь подошел к ней и в знак приветствия поцеловал ее в лоб; возле него стоял его сын, стройный красивый цыган, и его черные блестящие глаза ласково смотрели на Энрику.
— Аццо также приветствует тебя, белая женщина, — сказал он мелодичным голосом.
Действительно, даже смуглое, как у испанок, лицо Энрики по сравнению с цветом кожи гитаносов, окружавших ее, казалось белым. Женщины и девушки, смуглолицые и плутоватые, были одеты в очень коротенькие обшитые пестрым юбки, так что из-под них виднелись их красивые, стройные ноги. Длинные, густые, черные волосы были убраны венками и лентами. Мужчины носили короткие штаны, также украшенные пестрыми лентами, и наполовину расстегнутые рубашки, из-под которых виднелись их крепкие тела. Один только князь носил испанскую шляпу, остальные были в белых и красных шапках.
Аццо, стройный княжеский сын, нес в руках скрипку. Многие цыгане курили коротенькие трубки, пуская густой дым. Волосы у них были нечесаные и в беспорядке спускались на плечи и на желтоватые лица. Глаза были блестящие, лица поблеклые, резкие черты носили выражение грусти, тоски; они то восторженно вскрикивали, когда раздавались звуки скрипки и цимбал, то опять задумывались, сидя под тенью буков и цветущих каштанов — задумывались о далекой, родной стороне, прогнавшей их от себя, о лотосах Нила, о древних преданиях их бездомного племени.
Когда ночной мрак опускался над лесами, они укладывались вокруг костра, глядели в огонь, от которого делалось отрадно их взорам и сердцу, и прислушивались к таинственным напевам, которые Аццо, княжеский сын, не сводивший своих мрачных взоров с Энрики, наигрывал им; одичалая молодежь вдруг воодушевлялась, вскакивала с места и при свете факелов начинала кружиться с черноглазыми девушками в страстной, увлекательной пляске, тогда как старики готовили ужин вокруг пылающего костра.
Энрика сидела в стороне со своим спящим ребенком на руках и думала о Франциско, о своем прекрасном прошлом; она сложила руки для молитвы и блаженным взором смотрела на свое маленькое сокровище, на залог своей любви.
Подняв голову, она увидела перед собой Аццо, стройного цыгана с черными, растрепавшимися волосами; темный, блестящий взор его покоился на грациозной фигуре Энрики, он как будто хотел вымолвить: «Я полюбил тебя безумно, белая женщина, с той минуты, когда ты пришла к нам и когда я тебя увидел в первый раз!» Но вместо холодных слов он желал бы, по обычаю цыган, обхватить прекрасную женщину руками, повести ее в хоровод под темные каштановые деревья и тут же, в пляске, запечатлеть на ее свежих устах горячий брачный поцелуй. Что же удерживало его? Он хотел дать ей другое доказательство своей любви.
— Мы богаты, неизмеримо богаты, белая женщина, а когда моего отца зароют под кустарником нашего кладбища, все эти сокровища достанутся мне. Ты не подозреваешь, да и никто не подозревает, какая у него куча серебра и золота, я один знаю, где оно спрятано, и впоследствии буду владеть им — вот возьми мою цепочку, носи ее, чтоб все видели, что я объявляю тебя своей невестой.
Аццо подал Энрике, с удивлением смотревшей на него, ожерелье из больших серебряных шариков красного цвета, отличительный знак цыганских князей, который они носят при торжественных празднествах. Но Энрика махнула ему рукой и с задумчивой улыбкой покачала своей прекрасной головой.
— Оставь это у себя, княжеский сын, и отдай более красивой женщине из твоего племени, — сказала она, — я не могу принадлежать тебе!
Поблизости, спрятавшись за старый широкий ствол дерева, стояла и прислушивалась женщина с роскошными формами, которая уже несколько дней ревнивым взором следила за Аццо. Ая по происхождению не принадлежала к племени гитаносов, она только примкнула к их обществу, выдавая себя за преследуемую; но проведя с ними долгое время, она заразилась их нравами, приняла даже их цвет и стала похожа на цыганку. Ая была уже не молода, но формы ее тела пышны, а лицо прекрасно и страстно. Глаза черные, большие, с длинными ресницами; прекрасные черные густые волосы ниспадают на ее красивую спину, на вздымающуюся грудь. Она любила сына цыганского князя и бросала вызывающие взгляды на стройного, молодого, дикого Аццо, который, как она теперь узнала с едва сдержанным криком удивления, любит другую, эту незнакомую женщину, носящую ребенка на руках. Ироничная, холодная улыбка появилась на ее лице, когда она увидела, что Энрика отказывается от подарка Аццо. «Белая женщина только разжигает его своим отказом!» — прошептала она и, возвратясь в кружок танцующих, с обворожительной, немного насмешливой улыбкой посмотрела на княжеского сына.