Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2
Шрифт:
Уже три дня как монахиня разыгрывала свою комедию. После всенощной, на которой присутствовал весь двор, толпа стала пробираться к монахине, окруженной полумраком, чтобы убедиться, что из ее ран все еще капала кровь. В это время в церкви раздались какие-то глухие голоса и мерные шаги отряда солдат.
Седовласый патер Антонио, стоявший вблизи Аи, стал прислушиваться: в портале все громче звучали голоса:
— Вы слышите, она обманщица, не давайте себя морочить. Долой ее со ступеней алтаря!
Антонио побледнел. Бешеная ярость овладела им, когда он вдруг
Монахиня тоже услышала шаги солдат. Нарваес, окруженный адъютантами, приближался к тому месту, где она стояла.
Антонио стал спускаться по ступеням алтаря, он не сомневался — враг Санта Мадре готовился применить насилие. Гневным взглядом он пытался остановить своего заклятого врага.
Нарваес подошел к монахине, которая спустила рукав своего коричневого платья на открытую рану.
— Правительственная власть приказывает монахине Патрочинио, — крикнул он громким голосом, — не делать церковь местом гнусного обмана! Если она тотчас же не оставит церкви, с ней поступят по закону!
Глубокое молчание последовало за этими резкими словами — Антонио, снова взошедший на алтарь, прервал его.
— Кто осмеливается проникать в храм Божий с оружием? — спросил он грозным голосом.
— Министр-президент, герцог Валенсии!
— Он грешник, даже если носит корону!
— Если монахиня Патрочинио тотчас же не выйдет из церкви святого Антиоха, она будет арестована! Не я оскверняю святой храм, а покровители этого обмана. Горе тем, которые прибегают к такому средству, чтобы пробудить в народе ложную веру в Бога. Мы преклоняем здесь колени не перед людьми, а перед святостью неба.
Из портала раздались голоса в поддержку дрожавшего от гнева Нарваеса, грозные выкрики против Санта Мадре и монахини.
Великий инквизитор Антонио произнес проклятие, но его заглушил громкий ропот солдат.
Нарваес стоял вблизи трепетавшей от бешенства сестры Патрочинио, которая несколько дней тому назад так хвалилась будущей победой и вдруг увидела себя уничтоженной. Глаза ее метали молнии, губы побелели, она была навеки предана позору и презрению, это доказывали голоса толпы, возбужденной словами Нарваеса.
Монахиня направилась к маленькой двери, бросив на Нарваеса и его свиту взгляд, исполненный глубочайшей ненависти, с языка срывались страшные угрозы. Едва держась на ногах, она спешила вернуться в замок. Королева была расстроена, но по-прежнему бесконечно милостива к благочестивой сестре, она бросилась ей на шею, пытаясь успокоить ласками и уверяя, что на герцога нельзя сердиться, его резкость всем известна, но переделать старика нельзя. Последние слова убедили Аю, что Изабелла не в силах отказаться от услуг герцога, и мысль эта привела ее в бешенство.
«Ты научишься править без него, — прошептала она, собираясь вернуться в свои покои, — он будет уничтожен!»
Когда бедная монахиня дошла до соборного флигеля, из тени коридора к ней приблизился патер Кларет, сообщивший, что на следующий день Нарваес с кабинетом отправляется в Аранхуес для тайных приготовлений к новому займу,
— Верны ли твои сведения? — спросила монахиня.
— Не сомневайся, благочестивая сестра. Завтра ранним поездом все министры во главе с Нарваесом отправляются в Аранхуес и намереваются вернуться ночью.
Кларет привык сообщать монахине или великим инквизиторам все самые мелкие происшествия. Он не догадывался, какую мысль заронил в голову графини Генуэзской своим сообщением.
— Завтра ночью, говоришь, они вернутся назад вместе с Нарваесом. Не знаешь ли, в котором часу, благочестивый брат?
— В одиннадцать часов вечера поезд отправляется из Аранхуеса и примерно к часу ночи приходит сюда.
— Благодарю. Продолжай сообщать нам решения Кабинета.
— Ты кажешься очень взволнованной, сестра Патрочинио, ты очень бледна и дрожишь.
— Это пройдет. Мы не должны обращать внимания на недуги и слабость нашего тела. Ты знаешь наших врагов и их силу, ты знаешь, какая опасность грозит нашему высокому делу, мы должны действовать, чтобы не пропустить ни одного удобного случая.
— Я думаю, мы уже не раз доказывали, что ничто не может устоять против силы нашего благочестивого общества.
— Ты имеешь в виду Серано и Прима, которые оба в изгнании.
— И Олоцагу, который все более впадает в немилость, и Топете, который никак не может перенести того, что остался до сих пор контр-адмиралом. Эти четыре дворянина королевской гвардии были опаснейшими врагами Санта Мадре и казались непобедимыми. Где они, благочестивая сестра? Они уничтожены и забыты. Это было великое дело! Возможно ли после этого, чтобы мы не сумели устранить других врагов силой или хитростью, которые в сравнении с герцогом де ла Торре и маршалом Примом малые дети?
— Ты прав, благочестивый брат, но первый успех тем более не должен заставить нас сложить руки и ничего не предпринимать. Только тогда, когда человек умеет пользоваться ее плодами, победу можно назвать настоящей.
— Твоя ловкость и твое влияние одинаково велики. Да сохранят тебя и ниспошлют тебе здоровье святые, чтобы раны незабвенного Франциска, перешедшие на тебя, не уничтожили твоей силы! — прошептал Кларет, низко кланяясь.
«Они приедут с ночным поездом, — пробормотала монахиня после ухода духовника королевы, — их можно уничтожить всех сразу, если, как это уже случалось, дымящаяся машина на полном ходу будет сброшена с рельсов».
Лицо Аи пылало огнем мести. Забыв про свои раны, она быстро вошла в другую комнату, накинула на себя плащ и торопливо вышла из замка.
Графиня пошла по направлению к улице Фобурго, она знала, что после всего случившегося застанет братьев святого Викентия в черном зале дворца.
То, что обсуждалось ночью в зале совещаний трибунала инквизиции, осталось навсегда тайной. Переговоры эти были так ужасны, что заставили бы содрогнуться любого нормального человека.
Три великих инквизитора Санта Мадре бросили свои шары в урну. Антонио твердой рукой вынул их.