Избави нас от зла
Шрифт:
— Могу я рассчитывать на ваше присутствие на маскараде? — поинтересовалась мисс Молит.
Роберт поклонился и, прежде чем оставить девушку, заверил, что рассчитывать она непременно может.
Он продолжал блуждать с Миледи по дворцу. Время от времени у него зарождалось сомнение, смогут ли они когда-нибудь выбраться из него, потому что коридоры казались громадным лабиринтом, сооруженным каким-то чародеем для того, чтобы оглушать заблудившихся в нем каскадом удовольствий, игр и возлияний, доступных в каждом зале, до такого состояния, чтобы заставить их даже перестать думать о выходе. И кто мог бы упрекнуть таких заблудших, думал он, любуясь красотой дам и кавалеров, слыша шелест шелка о шелк, хруст соприкасавшихся кружев, звуки поцелуев. Кому, в самом деле, захочется уйти
— А я таки уйду, — внезапно подумал он вслух, — хотя и не знаю почему.
Он бросил взгляд на Миледи и снова почувствовал существование какой-то тайны между ними, ощутил тень какой-то досады. И это не все: было еще что-то неясное, но гораздо большее, чем просто досада. Какими слабыми стали ему казаться былые ощущения, какими опостылевшими, исчерпанными до дна. Он вспомнил молодого человека и то страшное отвращение, которое тот пробудил в нем. Роберт протер глаза. Это отвращение, подобное жажде, продолжало напоминать о себе, не давая порадоваться картинам удовольствий и наслаждений дворца, навевая только уничтожающую скуку, которая тщится поймать хотя бы каплю дождя, подставляя палящему безоблачному небу иссохший рот.
— Где же отдушина? — спрашивал себя Роберт.
Он больше не мог оставаться с Миледи, потому что знал только один определенный ответ на такой вопрос, а ее присутствие соблазняло отказаться от обета и заняться поисками ответа. Он мог бы поклясться, что, едва они разойдутся, она отправится на охоту. Вид утоления аппетита другими всегда поднимает ее собственный, и он видел в глубине ее глаз знакомое голодное мерцание. Внезапно он ощутил тихий звон золота в своем желудке, и соблазн отправиться вместе с ней стал почти невыносимым. С большим трудом ему удалось справиться с ним, но ощущение легкости продолжало настойчиво давать о себе знать даже после ухода Миледи, и его снова охватило ощущение растущей пустоты всего сущего по сравнению с первым соприкосновением с любой вещью.
Роберт попытался утолить гнетущую легкость обильной выпивкой, а когда это не удалось, решил проиграть ее. Вскоре он лишился нескольких пригоршней монет, и ощущение легкости стало напоминать о себе покалыванием в нижней части живота. Он играл все азартнее, проигрывал все больше и больше, пока покалывание, жалившее его внутренности, не перестало досаждать. Тогда он вспомнил о свидании с леди Кастлмейн и поспешил в ее апартаменты. Не теряя зря времени, он дал выход своей боли на ее сказочно красивой, мягкой, жаждущей совокупления плоти. Роберт старался изо всех сил, надеясь, что его наружная плоть исторгнет-таки из себя это прожорливое, сжигающее его изнутри желание. Когда живот опустел, как ему показалось, одновременно с освобождением от щемящего напряжения в паху, он вообразил, что покалывание прошло и что без него он сможет наконец обрести хотя бы немного покоя.
Юноша уснул. Ему снилось, что он гуляет в Сент-Джеймсском парке. Он узнал дорожку. Именно по ней он впервые прогуливался с леди Кастлмейн. Но теперь деревья, выстроившиеся по обе стороны парковой дорожки, казалось, склонялись вниз, пытаясь разглядеть его, словно были не деревьями, а монстрами с тысячами шей, которые оканчивались прожорливыми ртами, видевшимися Роберту широко раскрытыми половыми губами, за которыми поблескивали ряды острых зубов. Он пытался не подпустить к себе эти жаждущие плоти челюсти, побежал и увидел впереди отдельную группу деревьев. За деревьями была леди Кастлмейн. Она широко раскинула ноги в ожидании услуг выстроившихся в очередь и готовых к действию обнаженных мужчин. Она принимала их с неиссякаемой жадностью одного за другим, но не могла в полной мере насытиться, хотя лившаяся через края вместилища влага вскоре затопила пространство между раскинутыми ногами и потекла по дорожке, превращаясь в потоп. Роберт яростно боролся, стремясь выбраться из него, но стал задыхаться, когда слизь затопила его по самые ноздри и хлынула в горло.
Он проснулся с отчаянным желанием бежать. Не без труда выбравшись из-под навалившейся на него леди Кастлмейн, он дотянулся до бутылки с вином и опорожнил ее до дна. Но привкус отведанной во сне слизи и ее запах остались. Вернулось и ощущение омерзения, мучившее его накануне. Роберт поймал себя на мысли, что ему не терпится выяснить, кто тот молодой человек, который, как ему показалось, обладает способностью внушения таких отвратительных проявлений скуки. Теперь он не сомневался, что должен разыскать его и выяснить, каким недугом тот его заразил. Роберта приводила в ужас одна только мысль о том, что эти проявления могут повториться и что все его удовольствия окажутся обремененными отвращением навсегда. Он решил принять приглашение мисс Молит на маскарад, хотя прежде хотел отказаться от него, потому что знал, что там он наверняка найдет этого молодого человека.
Все было сделано, как он решил, и в назначенное время рука об руку с Миледи Роберт вошел во дворец Уайтхолл как гость бала масок Двенадцатой ночи ее величества. Он мысленно молил Господа сделать так, чтобы дух отца смог дать ему прощение.
Когда они вошли внутрь здания для банкетных приемов, Роберта охватило отчаяние. Он никого не мог узнать. Бал представлял собой сказочный водоворот красок — перьев, масок и немыслимых париков. Они скрывали тех, кто надел все это на себя, казалось, именно для того, чтобы затеряться, полностью раствориться в их внешнем великолепии. Но потом Миледи спросила, указав веером:
— Не тот ли это странный мужчина, с которым мы уже встречались?
Роберт обернулся и посмотрел. Посреди толпы своих приятелей сидел молодой человек. Он сорвал с себя маску, был уже пьян и что-то говорил на ухо своему спутнику, тучному коротконогому мужчине, с лица которого не сходила улыбка. Потом оба разразились смехом. Роберт оставил Миледи и стал протискиваться к ним. Он сразу заметил, что все кавалеры стали оборачиваться в его сторону и наблюдать за ним. Молодой человек что-то говорил, обращаясь к другим, и Роберту показалось, что он расслышал имя леди Кастлмейн. Последовал новый взрыв смеха, и юноша почувствовал, что краснеет под маской. На мгновение он замер на месте, но повесы продолжали глазеть на него, а молодой человек изрек что-то еще, снова вызвав взрыв хохота. Роберт почувствовал, что краска стыда буквально сжигает его. Он сжал кулаки и повернул прочь. Один раз он обернулся. Там снова смеялись, провозглашали тосты, выкрикивали скабрезности.
— Он потешался надо мной, этот несчастный отпрыск неведомого рода? — пробормотал Роберт.
Оглядевшись, он обнаружил возле себя леди Кастлмейн. Она тоже была без маски, что не удивило Роберта, потому что эта женщина была слишком тщеславной, чтобы скрывать собственное лицо. Роберт указал ей на молодого человека и спросил:
— Кто он?
— Милорд Рочестер, — ответила леди Кастлмейн, — и, к моему стыду, мой кузен.
— К вашему стыду?
— О да, — вздохнув, подтвердила леди Кастлмейн и подняла глаза к небу. — Всего пару недель назад он вернулся из Франции, но уже прослыл самым отъявленным повесой.
— Я уверен, что доброе имя вашей милости не смогут запятнать его похождения.
Леди Кастлмейн мило рассмеялась и сказала:
— Будем надеяться.
Она резко вскинула голову и внезапно замерла.
— Боюсь, что, пока мы болтаем с вами, пусть даже на приятную тему о моем добром имени, может подвергнуться опасности доброе имя короля, — сказала она, раскрывая веер так, будто выхватила кинжал. — Вы должны извинить меня, Ловелас.
Она быстро отошла от него и плавно двинулась прочь, словно поплыла по залу.