Избавитель
Шрифт:
«Черт… где же мои очки?.. — Он потер лоб, вспомнил, что разбил очки. — Впрочем, все это уже не нужно… все это лучше сжечь…» — Он сжег бумаги в камине и, приоткрыв дверь на террасу, какое-то время стоял, вдыхая запах дыма, дождя и сумерек и приходил в себя.
Небо над городом было ясное и холодное, плескались огни, Башня как будто покачивалась, простирая над спящими домами свои темные крылья.
«Боже мой, как же я устал от всего этого, как будто мне сто лет… — Он вышел на террасу, слегка наклонился вперед, еще, еще. Какая-то сила заставила его отшатнуться, отступить от парапета. —
Почудилось какое-то копошение за спиной. Он нерешительно оглянулся. На миг в простенке стены он увидел Сарру. Она появилась и исчезла. Он ощупал шею кончиками пальцев. Он ждал, когда она снова появится в своей старомодной шляпке с подведенными бровями, пытался представить, как это будет, но не мог. Он все еще надеялся, он не верил, что Сарра умерла. Полистав дневник Сарры, он попытался вспомнить лицо незнакомца, который несколько дней назад вручил ему пачку нераспечатанных писем и эту потрепанную тетрадку. Он уже где-то видел его, высокий, бледный, с птичьим носом.
«И фамилия у него птичья… Коршунов… Стаин… нет…» — Близоруко щурясь, он листал дневник. Летящие на свет бабочки мешали ему. Он отогнал их. С легким шелестом на пол упала записка.
В записке шла речь о Моисее и Жанне, которых нужно было срочно спасать. Он ничего не понял, но почувствовал, что его пытаются вовлечь во что-то опасное, ненужное и бессмысленное. Как-то отстранено он отметил это и смял записку.
Что-то стеснило грудь. Неожиданно для себя он всхлипнул. Он не плакал ни в детстве, когда умер отец, ни после смерти матери. Плача, он вынул из картонного чехла аккордеон, изъеденный червями. Несколько клавиш западали, и мелодия как будто заикалась. Сарра сидела рядом с ним и вышивала, пока он играл. Она почти не изменилась, даже казалась помолодевшей…
Слуги давно отвыкли от музыки и были удивлены звуками чувствительной мелодии. Потом воцарилась тишина…
Начальник Тайной Канцелярии отставил аккордеон в сторону, лег, прошептал слова молитвы, не надеясь, что его молитва будет услышана. Слова произносились как будто сами собой. Вскоре он заснул…
Разбудил его страх. Он сполз с постели. Обнажив голову, он стоял на коленях и не знал, что ему ждать. Вдруг он осознал, что стоит перед пустым местом на стене. Прежде там висел портрет Старика. Подобрав ночной чепец, он заполз в постель и зарылся лицом в ладони, как в подушку. Стон отчаяния, который он давно удерживал в себе, вырвался из него вместе с едва слышным именем Сарры и слезами.
Вошел слуга, повеяло тошнотворным запахом дешевого бриллиантина от его волос. Минуту или две Начальник Тайной Канцелярии лежал неподвижно, притихший. Внезапно его охватило желание встать и покаяться перед слугой. Он встал, глянул на слугу, замершего
— Подложи дров в камин и иди…
Отослав слугу, он вытянулся на кушетке и закрыл глаза…
Где-то на грани яви и сна он вдруг увидел Сарру. Она всплыла перед ним из воздуха, как сумеречное воспоминание…
— Сарра, милая… — Он поцеловал ее руки, ямочку у локтя…
Все это вполне могло быть. Почему нет?..
В камине шипели, потрескивали дрова. Пляшущее пламя осветило запрокинутое лицо Сарры, бледное от усталости. Совершенно чужое лицо, чужие руки, чужие губы, глаза… Он отвел взгляд. Различилось что-то синее, белое, с пятнами зеленого и красного. Это были фарфоровые статуэтки. Он покупал их для Сарры. Они стояли справа и слева от портрета матери в рамке. Чуть выше и в глубине что-то поблескивало, расплывчато тлеющее, раскачивалось туда и сюда…
«Это же маятник стенных часов…» — Он привстал, спустил босые ноги на пол. Все тело его сжалось, скорчилось, как бы предчувствуя падение и…
— Ба-аммм… Ба-аммм… Ба-аммм… — Три раза ударили часы.
«Еще только три часа… Боже мой, голова идет кругом и сердце ноет…» — Он запахнул халат и, шлепая босыми ногами, подошел к окну.
Над Южными Воротами Башни зажглись зеленые светофоры, как кошачьи глаза. Из ворот выехал длинный черный лимузин. Гремя помятыми крыльями, лимузин пересек площадь и скрылся в складках белья, мокнущего на веревках.
Начальник Тайной Канцелярии стиснул зубы, пережидая приступ боли в паху.
Неожиданно из складок высунулось что обморочное, лицо, фигура, потом еще и еще. Слезы мешали дышать и видеть. Он смахнул слезы рукавом ночной рубашки и позвал слугу.
Из Каретного ряда на Болотную площадь выползала толпа с какой-то ужасающей змеиной подвижностью.
— Что там происходит?.. — вдруг севшим голосом спросил он слугу, весь в ознобных мурашках.
— Ничего особенного, провожают в последний путь еще одного Избавителя… не понимаю, почему, спасая одних, они губят других…
— В этом и есть суть трагедии… что?.. непонятно?.. потом поймешь… что еще?.. говори, не тяни…
— Боюсь, что это вас расстроит… Старик ослеп…
— Как ослеп?.. нет, нет… — Начальник Тайной Канцелярии вскользь глянул на стену. На пустом месте уже висел портрет незнакомца, рыжий, небритый. Незнакомец как будто следил за ним.
— Это я повесил… там было пустое место… — опустив голову, пробормотал слуга.
— Что ты там бормочешь?..
— Я говорю, что это ваш дед…
На портрете деду было лет 30, не больше. Лицо узкое и длинное, в очках.
— Похож на филина…
Дед Начальника Тайной Канцелярии был притчем. Как-то он шел по Болотной улице и вдруг услышал плач младенца. Заслонившись рукой, он посмотрел на большой и унылый дом с террасой, над которой кружила палая листва. Никого. Чуть поодаль трепались на стене остатки обмокшей афиши с изображением балерины.
«Наверное, почудилось…» — подумал он. Сделав несколько шагов, он увидел ее. Она как будто сошла с афиши. Грациозная, хрупкая, она пробежала мимо, оставляя за собой влажные, темные следы.