Избавление
Шрифт:
Жуков посмотрел на Шмелева загоревшимися глазами, хотел сделать какое–то движение, чуть ли не обнять на радостях командующего армией, принесшего ему столь удивительную весть, которая снимала многие опасения и тревоги, но не обнял, минуту поморщился, блеск в глазах как–то враз потух, и он проговорил с нескрываемым раздражением:
— Чего это Конев медлит? Пусть скорее поворачивает на Прагу! С Берлином и одни управимся!
— Но вы же опасались, что союзники могли вступить, а теперь крышка ворота захлопнулись!
—
— Не все вам доложил, — заговорил снова Шмелев. — Есть сугубо важное дело, из–за которого и приходится осторожничать.
— То есть? — Жуков приостановился, повернув лицо к Шмелеву.
— Вам, наверное, известно, что на окраине Потсдама находится знаменитый дворец Сан—Суси?
— Знаю, — кивнул Жуков.
— Надо бы в целости сохранить, — продолжал Шмелев. — Все–таки произведение искусства.
— Верно. Будущие поколения не поняли бы нас и осудили, если бы мы, входя освободителями, не предотвратили разрушение, — отвечал Жуков. — И мы с членом Военного совета взяли на учет памятники. Нельзя предавать огню и пеплу. Преступно. Кстати, русских людей многое связывает с Потсдамом. Говорят, этот город был основан русскими, где–то невдалеке есть даже деревня в чисто русском стиле… И я строго–настрого запретил авиаторам бомбить район дворцов, а артиллеристам — обстреливать… Так что успокойся, — заверил командующий, — спасем и Сан—Суси.
Шмелев кивнул и с горечью в голосе продолжал:
— Меня беспокоит и другое: в полосе армии местность открытая.
— Как открытая? — удивился Жуков, зная тесноту берлинских домов и улиц.
— Это здесь. А в полосе наступления моей армии много открытых простреливаемых участков. Парки, скверы… Штрассе, как называют немцы свои магистрали… И армия несет потери…
— Дивлюсь, Николай Григорьевич, ты что же хотел, чтобы расстелить для тебя коврики, ворсистые дорожки? Война — не прогулка по лепесткам роз, сам понимаешь.
— Товарищ маршал… Георий Константинович, — стал возражать Шмелев. Вы же предостерегали… При штурме Зееловских высот и раньше… Не терять понапрасну силы… Беречь солдата.
— Да, требовал и буду требовать! — повысил голос Жуков. — Только вынужденная необходимость заставляет нести потери.
— Можно избежать.
— Каким образом?
— Со мной немец. Добровольно перешел на нашу сторону. Он инженер, смотритель подземных коммуникаций, знает центральную часть подземного хозяйства Берлина.
— Зачем он тебе, этот немец–смотритель?
— В поводыри годится, — ответил Шмелев. —
Маршал удивленно приподнял брови. Еще постояли на ступеньках кирхи, и оба сошли вниз.
— Где же этот ваш лорд — хранитель подземелья? — спросил Жуков.
Шмелев поманил стоявшего возле "виллиса" немца — высоченного, горбоносого, одетого в плащ. Немец остановился напротив знакомого ему генерала Шмелева, опустив длинные руки и постоянно раскланиваясь, как маятник, ни слова при этом не говоря.
— Ну и поводырь, — сказал, тая в глазах усмешку, маршал. — Берите его с собой, на месте разберемся.
Все начали рассаживаться в легковых машинах и поочередно, через минуту–другую выезжать со двора кирхи в район расположения штаба фронта. Приехав, маршал из своего кабинета позвонил в Москву, доложил о том, что войска фронта выходят на Эльбу и одновременно полностью захлопнули немецко–фашистскую группировку в Берлине.
— Берлин окружен, так надо понимать, товарищ Жуков? — переспросил Сталин.
— Да, именно так, товарищ Сталин. Берлин окружен, и кольцо никому не удастся прорвать, — заверил командующий.
— Смотрите в оба, товарищ Жуков. Нам известно, что правители фашистской Германии домогались заключить сепаратный мир с нашими союзниками. Актом окружения Берлина вы нанесли сокрушительный удар по этим козням, теперь задача добить врага в его берлоге, овладеть полностью Берлином. Не давайте передышки противнику, молотите, пока он не запросит пощады!
За столом Жуков был в необычайном расположении духа, по случаю окружения Берлина позволил себе выпить две стопки коньяку, оба раза чокаясь и говоря в адрес Шмелева лестные слова.
Мысленно перекинулись вдруг, припоминая, на Подмосковье, в зиму сорок первого года. Оба испытывали, казалось, тяжесть тех трагичных дней. "Защитник Москвы. Железной воли человек, аккумулировал все войска. О нем еще скажет свое слово история", — думал о Жукове генерал Шмелев. Мог бы вот прямо и вслух высказать, но не смел по праву дружбы переступить заветную черту. А маршал думал о русском солдате и дивился его стойкому мужеству и долготерпению — солдаты любой другой армии не выдержали бы такого напора, таких невзгод, какие выпали на долю русских бойцов.
— Только он, русский солдат, мог все перетерпеть — и стужу, и напор бронированного врага, и расколотое бомбами небо, и невзгоды походно–боевой службы, — говорил вслух как бы для себя Георгий Константинович. — Терпелив и стоически упорен наш солдат, потому и выдержал, душою выстрадал победу. Ну а куда же подевался этот инженер, ваш поводырь? — спросил Жуков. Покормил хоть? Отощал в третьем рейхе… Зови к столу.
— Не пойдет, — ответил Шмелев.
— Это почему же?
— Немец, он такой по натуре… Педант, и никогда не сядет с начальством за стол.