Избавление
Шрифт:
— Санитара!
На руках отнесли водителя на перевязочный пункт, расположенный в неглубокой пещере. Раненого осмотрел врач и нашел, что рана касательная, затронула лишь мякоть плеча, не задев кости.
— Заживет, — сказал врач после обработки и вторичной перевязки. — Как же вас угораздило? — И когда узнал, что сзади машину обстреляли, видимо из засады, почему–то посмотрел на вылезшую из машины девушку, смолчал, укоризненно покачав головою.
Костров спросил, кто здесь из старших, и врач ответил, что старшим будет начальник тыла соединения, интендант первого ранга, и
— А вам что надо, майор? Вы откуда?
Костров доложил, кто он и зачем прибыл. Интендант смягчил выражение лица, принужденно улыбнувшись, спросил:
— Как вы сумели проскочить сюда?
— Обстреляли нас. Даже водителя ранило, — ответил Костров.
Интендант не выразил сочувствия, услыхав, что ранило водителя, а сказал другое:
— Не то ожидаем…
— Что именно? — не удержался Костров.
— С гор немецкая дивизия надвигается на нас… Блуждающая, потрепанная, но все–таки дивизия и вдобавок альпийская. Придется сдерживать ее и, само собой, защищать тылы.
Костров огляделся, хотел спросить, чем же все–таки интендант намерен защищаться, какими войсками, но ему вдруг пришла на ум мысль оттянуть в помощь часть сил с передовой. Он спросил:
— А к Белграду нельзя проехать?
— Дорога перерезана. Вот только что оттуда командир югославской бригады, — кивнул интендант в сторону высокого, стройного смуглолицего человека в комбинезоне, тоже увешанного оружием, кожаной планшеткой, биноклем, пистолетом–ракетницей и прочими принадлежностями.
— Будете с нами мыкать страсти–мордасти, или все–таки под охраной отправить вас туда?.. — махнул интендант рукою в сторону Белграда.
Костров поколебался с ответом:
— Придется остаться. У меня тоже задание!..
— Вот и будем колошматить, — на мгновение улыбнулся в усы интендант и, признавая себя все–таки старшим, заметил: — Бери себе участок… И возглавляй на нем оборону. В помощь тебе югославскую чету — вот ее командир, — представил он щупленького, невзрачного на вид мужчину лет сорока пяти в пенсне. С ним стояла черноокая сербка.
Майору Кострову и приданной ему партизанской роте, называемой у югославов четой, был выделен участок возле дороги: лысая, без единого деревца скала — по расщелинам ее ползли наверх нити дикого хмеля и еще каких–то стелющихся растений.
Костров и командир четы склонились над картой.
— Высоту–то удержим, но какими силами? — раздумчиво проговорил Костров.
— Сил хватит, друже, — отозвался командир четы, назвав себя Драгомировичем. — На всех хватит — и против усташей, и против швабов…
—
— Хватит и много–много оружия! — он показал на горы. — Не будет оружия, кончатся патроны, камни пустим в ход. Камни тоже бьют. Смерт фашистам, свобода народу! — воскликнул командир четы, сверкая стеклами пенсне.
"С ним особенно много не навоюешь", — посомневался Костров, а вслух проговорил:
— Негоже как–то в наш век камнями биться, совсем неприлично.
— Камни для нас были спасением, — горячо стоял на своем югослав. Три года… Три года ратовали. Укрывались камнями, лежали на них и бились камнями. Спросите у друже Тито.
В войну Костров был наслышан о маршале Тито, о его личном бесстрашии и несгибаемой воле, и теперь по тому, как командир партизанской четы назвал его ласково — друже, донял, что к своему главнокомандующему югославы относятся почтительно, почти родственно. Порывался спросить, а где находится маршал Иосип Броз Тито, но неожиданно позади себя услышал шорох и обернулся: перед ним стояла увиденная на плато девушка, дочерна загорелая, красивая. Правда, ее милое лицо немножко портил большой рот. На ней были коричневые, под цвет багрянца гор, штаны и куртка. Виновато переминаясь, она в первую минуту не знала, что сказать, лишь глаза, огромные и темные, как маслины, глядели на майора удивленно и располагающе. Потом вдруг заговорила быстро, будто стараясь залпом выпалить все, что думала.
Она сербка, зовут ее Милица, связная в отряде и воюет третий год, с той поры, как германцы оккупировали ее родной край.
На вопрос майора, в чем она нуждается, Милица ответила:
— Дайте мне оружие! Вот это, — кивнула она на советский автомат, висевший на плече у Кострова.
— А стрелять из него сумеете?
— Смогу.
— И не страшно? — пытал Костров, хотя и сознавал неуместность этого вопроса.
— Когда швабов убивать… совсем, совсем не страшно, — мотает она головой.
Только сейчас майор Костров увидел на ее лице сбоку, пониже уха косой рубец от зажившей раны. "Славная дивчина, храбрая. А вдруг опять ранят или?.." — Костров свел взгляд на укромно стоявшую у машины Верочку, нахмурился, боясь даже в мыслях представить ее гибель.
— Нас много, и мы управимся одни, — говорил он Милице. — Вам нельзя лезть в пекло. Нельзя. Идите вон туда, — Костров указал рукой на машину, подле которой стояла Верочка.
Сдержанная усмешка мелькнула на лице сербки. Мгновением позже лицо ее посуровело, темные большие глаза смотрели из–под бровей требовательно.
— Дайте мне оружие!
— Вам нельзя подвергать себя опасности, — повторял неумолимый майор.
— Дайте ваше оружие, — настаивала она.
Милица не отходила, вперив в него глаза, уважительные, почти ласковые, будто этим хотела пронять и разжалобить майора.
Не утерпела приблизиться и Верочка. Она и Милица невольно переглянулись. "Ну и отчаянная! Такая не пропадет", — откровенно завидуя ей, подумала Верочка. И эта куртка, ладно облегающая ее статную фигуру, и штаны с напуском, перевязанные у башмаков, и пилотка с матерчатой красной звездой — все очень нравилось Верочке.