Избранная и беглец
Шрифт:
Ничего. Она пересидит здесь до темноты, а потом вернется тихонечко… Если бы не Мика, то никогда бы, лучше волкам на съедение. Но — Микаэл, его маленькие пухлые ручки, пахнущие молоком, мягкие волосики, которые торчат смешным хохолком на макушке. Она постоянно вглядывалась в личико малыша с трепетом, каждый раз ожидая увидеть в нем черты барона. Но пока что Мика был до ужаса похож на нее. Возможно, именно это мужа и бесило.
Айрис опустилась на мох под деревом и закрыла глаза, давя рвущиеся на волю рыдания. Рука стремительно наливалась пульсирующей тяжестью, ее как будто распирало изнутри. Айрис посмотрела на нее — кисть начинала походить на багрово-синюшную подушку, а любая попытка шевельнуть пальцами отзывалась продирающей до позвоночника болью, такой сильной, что перед глазами свет меркнул.
Скотина.
И этот простой вывод оказался последним камешком в чаше терпения. Айрис обмякла, прислонившись к стволу, и попросту тихо завыла.
Почему с ней все так?
Двуединый, почему родители продали ее, одну из шести своих дочерей, в семнадцать лет?
Почему решили, что нет для дочери судьбы лучше, чем стать баронессой Ревельшон, хотя все и так знали, что трех предыдущих своих жен чудовище забило до смерти?
А ведь тогда за ней ухаживал сын оружейника из лавки напротив. Милый, такой юный и чистый. Но родители распорядились иначе. Им ведь надо было собирать приданое для других дочерей и что-то оставить младшему из детей, самому любимому и единственному сыну Арнишу. Дочери — разменная монета. Сын все-таки наследник, с этим не поспоришь. Так уж заведено, что мальчиков любят, а девочки — обуза и сплошные неприятности. Поэтому, когда барон обратил свой взор на Айрис, ее попросту обменяли на сундучок с золотыми монетами. Отец устало махнул рукой, ему просто тащить на шее меньше девок, а вот матушка… Любимая когда-то матушка даже радовалась. Как же глупо…
Айрис выла, раскачиваясь из стороны в сторону. И теперь уже она и не знала, что делать дальше. Если вернется в замок… И если к тому моменту барон не напьется — точно прибьет.
Но в замке остался ее ангелок, такой же белокурый и светлокожий, как и она сама. Совершенно непохожий на своего отца. И от осознания того, что вернуться все же придется, перед глазами темнело, а во рту собиралась горькая, с привкусом желчи слюна.
Баюкая распухшую руку, откинувшись спиной на шершавый ствол, Айрис пыталась думать. Все это… просто не могло больше продолжаться. Муж ее убьет рано или поздно. А она?.. Жить все равно хотелось. Мике будет плохо без нее. Кормилица, конечно, добрая женщина, но не пожалеет, не приголубит, как родная мать. Да и теплилась надежда, что, быть может, она понесет второй раз, и тогда? А что тогда? Айрис замотала головой и стиснула зубы. Беда в том, что она не хотела больше детей. Не хотела видеть самодовольную, сальную ухмылочку на лице мужа. К своему ужасу и стыду ей очень хотелось, чтобы ему было так же больно, как и ей.
Мысли, обежав круг, вернулись к вопросу о том, как незаметно попасть в замок и что нужно предпринять, чтобы благочестивый Рато Ревельшон не овдовел еще раз.
«Надо пожаловаться патеру Сколту, — внезапно подумалось Айрис, — он хороший человек и, хоть и не пойдет против Рато, возможно, уговорит его быть милостивым к матери единственного наследника».
Идея про патера ей понравилась. Благообразный и серьезный, патер выслушивал ее исповеди с таким искренним и сердечным состраданием, что Айрис убедила себя: когда он увидит распухшую и посиневшую руку, обязательно поговорит с мужем. Припугнет его небесными карами, наконец. Нельзя же так… с собственной женой. Смущало немного то, что патер знал о том, что барон скор на расправу, и при этом ничего ему не говорил. Но до сего дня ведь были просто синяки и разбитое лицо. А нынче вот… рука.
Айрис вздохнула. После слез накатывала усталость. Хотелось свернуться клубочком у корней дуба, закрыть глаза и наконец побыть одной среди баюкающих шорохов леса. Не возвращаться никогда. Но в замке остался ее Мика, ее шелковое сокровище, ее ниточка, последняя, что соединяла ее с этим миром, не давая затянуть петлю на шее. Поэтому… в замок придется вернуться.
Айрис вытерла глаза и огляделась. Несмотря на то что день был в разгаре, под кронами вековых дубов царил сумрак. Пахло сыростью и травой. Неподалеку журчала вода, наверное, родник. Айрис покрутила головой, озираясь. Она и сама не понимала, что ее так настораживает. Все казалось привычным — где-то рядом веселый ручеек, шелест листьев в густых кронах… И все равно что-то было не так. Странное, необъяснимое чувство…
Она так бежала, так старалась уйти от гнавшихся за ней на лошадях мужа и его егеря, что впопыхах не заметила, как свернула не туда. А теперь что? Бежать отсюда, пока не попалась на обед Проклятым.
И не отпускает это ужасное, давящее чувство чужого внимания, словно она, Айрис, стала крошечной козявкой, и некто страшный и могущественный держит ее на ладони, рассматривая и думая — придавить или отпустить?
Айрис откинулась головой на ствол.
Ну почему, почему именно ей не везет настолько, что угораздило свернуть в Проклятый лес? Никто не ходил сюда по доброй воле, потому что, как правило, те, кто отваживался на это, не возвращались. А если и возвращались, то уже не людьми. И что с ними делали Проклятые, было неведомо.
Она все еще боролась с паникой, озиралась по сторонам.
Ощущение, как по коже скользит чужой взгляд, никуда не пропало. Но ведь… никого рядом? Возможно, она еще успеет уйти?
Однажды кузнец из их переулка искал своего мальчишку, Зольку. Тот ушел за грибами и пропадал несколько дней. Думали, уж никогда не вернется. А когда вернулся, все решили — лучше бы и сгинул там. Потому что пришел Золька домой уже не тем, кем уходил. Что-то с ним было не так. И странные знаки были начертаны на запястьях. Живые знаки, они то проступали пятнами, то вытягивались в линии, то складывались в замысловатый орнамент. Отец Зольки хотел сам его убить, но не дали служители Двуединого. Схватили Зольку, чтобы зашить в мешок и бросить в озеро, как всегда поступали с теми, кто избран проклятием. А мальчишка взял и вспыхнул так, что пламя взвилось до неба. Разворотил два дома, раскидал углями. Сам рассыпался пеплом и с собой забрал еще десятерых.
Айрис всхлипнула и поднялась на ноги. Тут же закружилась голова, а в поломанной руке забухало болью с новой силой.
«Надо идти, — сказала она себе, — к патеру. Он поможет».
Потом конечно же ей придется вернуться в замок. Она не могла украсть Мику, его слишком хорошо охраняли, а кормилица тоже дорожила собственной жизнью. Да и если бы могла забрать своего ангелочка, куда бы с ним пошла? В отчий дом нельзя, там будут искать, да и отец не пустит. Прислуга с ребенком на руках тоже никому не нужна. Оставался местный дом развлечений, но, во-первых, там ребенок тоже особо никому не был нужен, а во-вторых, при одной только мысли о том, что с ней там будут делать разные мужчины, Айрис покрывалась ледяным потом. Наверное, только во сне и бывает приятно. Так уж получилось, что барон в самом начале продемонстрировал Айрис все то, что праведные мужья делают с женами. Айрис теряла сознание от боли и омерзения, и поэтому… нет. Лучше вернуться в замок и быть просто ненужной вещью, чем туда, где иллюзорная свобода и мужчины. Да, ненужной вещью, но все же вещью, вопреки всему произведшей на свет наследника.
Айрис медленно побрела в направлении, откуда, как ей казалось, она пришла.
Время от времени она оборачивалась убедиться, что никто не идет следом. А тяжелый взгляд буравил спину, жег меж лопаток.
За спиной хрустнуло. Обмерев, Айрис медленно обернулась.
«Нет, это не может быть со мной», — успела подумать она.
Прямо в двух шагах, посреди леса, маячил высокий силуэт, замотанный по самые глаза в длинный плащ. Как он подкрался так неслышно?
Вмиг задохнувшись от ужаса, Айрис все еще рассматривала его. И ничего не было видно в густой тени капюшона, только кошмарные оранжевые отблески радужек.
— Нет, — выдохнула она, — пожалуйста… не надо…
Ей послышалось, что Проклятый хмыкнул.
Покачал головой.
Потом медленно, уверенный в том, что жертва и так никуда не денется, поднял руку. Айрис увидела, как на раскрытой ладони пульсирует живой синий огонь, и этот огонь вдруг метнулся к ней, поплыл радужным пузырем, охватывая тело. Странно. Больно не было. Скорее неприятно, как будто она утопала в заливном из поросенка. Потом все вокруг поплыло, смазалось. Мимо скользнули коричневые стволы, взгляд уперся в старый трухлявый пень. И все это как сквозь мыльную пленку.