Избранная
Шрифт:
На самом деле я не должна бояться воды. Я должна бояться потери контроля. Чтобы встретиться со своим страхом, я должна вновь обрести контроль над происходящим.
С криком разочарования я выбрасываю руку вперед и нахожу дыру в скале. Мои руки отчаянно дрожат, когда я подтягиваюсь и подбираю ноги под себя, прежде чем волна успевает унести меня за собой. Освободившись, я немедленно встаю и бегу по камню, проворно перебирая ногами; алая луна светит впереди, океан исчезает.
Затем исчезает все, и мое тело становится неподвижным. Слишком неподвижным.
Я
Из теней появляются люди, их лица мне знакомы. Это неофиты с факелами, и первым идет Питер. Его глаза похожи на черные провалы, и он ухмыляется так широко, что на щеках появляются морщины. Где-то в центре толпы зарождается смех и становится все громче по мере того, как к нему присоединяется голос за голосом. Гогот — все, что я слышу.
Гогот нарастает, Питер подносит факел к дереву, и у самой земли вспыхивают языки пламени. Они пляшут на концах поленьев и крадутся вверх по коре. Я не пытаюсь разорвать путы, как при первой встрече с этим страхом. Вместо этого я закрываю глаза и вдыхаю как можно больше воздуха. Это симуляция. Она не может мне навредить. Вокруг поднимается жар пламени. Я качаю головой.
— Чувствуешь запашок, Сухарь? — Голос Питера громче гогота.
— Нет.
Языки пламени растут.
Он принюхивается.
— Это запах твоей горящей плоти.
Когда я открываю глаза, все расплывается от слез.
— Знаешь, какой запах я чувствую?
Я напрягаю голос, чтобы перекрикивать смех вокруг, смех, который терзает не меньше жара. Мои руки дергаются, и мне хочется бороться с путами, но я не стану, не стану тратить силы напрасно, не стану паниковать.
Я смотрю сквозь огонь на Питера, от жара кровь приливает к щекам, жар течет сквозь меня, плавит носки ботинок.
— Запах дождя, — сообщаю я.
Гром грохочет над моей головой, и я кричу, когда пламя касается кончиков пальцев и боль разливается по коже. Я запрокидываю голову и сосредоточиваюсь на собирающихся на небе облаках, тяжелых от дождя, темных от дождя. Молния раскалывает небо, и первая капля падает мне на лоб. «Скорее, скорее!» Капля скатывается по носу, вторая падает на плечо, такая большая, что кажется, будто она сделана изо льда или из камня, а не из воды.
Дождь льет стеной, и сквозь смех я слышу шипение. Я с облегчением улыбаюсь, когда дождь гасит огонь и остужает ожоги на ладонях. Веревки распадаются, и я запускаю руки себе в волосы.
Хорошо бы у меня было всего четыре страха, как у Тобиаса, но я не настолько бесстрашна.
Я разглаживаю футболку, а подняв глаза, обнаруживаю, что стою в своей спальне в секторе Альтруизма. Этот страх мне незнаком. Огни погашены, но лунный свет льется в окна. Одна из стен покрыта зеркалами. Я в замешательстве поворачиваюсь к ней. Это неправильно. Мне не позволено иметь зеркала.
Я смотрю на отражение
И на мужчину снаружи.
Холодок стекает по спине, словно капля пота, и тело цепенеет. Я узнаю его. Это мужчина со шрамами на лице из проверки склонностей. Он одет в черное и стоит неподвижно, как статуя. Я моргаю, и двое мужчин появляются слева и справа от него, такие же неподвижные, но их лица лишены черт — обтянутые кожей черепа.
Я вихрем оборачиваюсь, и они уже стоят в моей комнате. Я вжимаюсь плечами в зеркало.
Мгновение в комнате царит тишина, а затем в окно молотят кулаки, не два, не четыре, не шесть — десятки кулаков с десятками пальцев сотрясают стекло. Звук вибрирует в грудной клетке, невыносимо громкий; мужчина со шрамами и два его товарища идут ко мне медленными, осторожными движениями.
Они пришли забрать меня, как Питер, Дрю и Ал, пришли убить меня. Я знаю это.
Симуляция. Это симуляция. Сердце колотится в груди; я прижимаю ладонь к стеклу за спиной и отвожу его влево. Это не зеркало, а дверь кладовки. Я говорю себе, где должно быть оружие. Оно висит у правой стены, всего в нескольких дюймах от моей руки. Я не свожу взгляда с мужчины со шрамами, но нащупываю пистолет кончиками пальцев и обхватываю его рукоятку.
Я закусываю губу и стреляю в мужчину со шрамами. Я не жду, упадет ли он… а по очереди целюсь в мужчин без лица, как можно быстрее. Губа болит, оттого что я ее так сильно закусила. Грохот у окна прекращается, сменяется скрежетом, и кулаки превращаются в руки со скрюченными пальцами, которые скребут по стеклу, пытаются нащупать путь внутрь. Стекло скрипит под напором, трескается и разбивается.
Я визжу.
В магазине недостаточно патронов.
Бледные тела — человеческие тела, но искореженные, с изогнутыми под неестественными углами руками, слишком широко распахнутыми ртами с зубами-иглами, пустыми глазницами — валятся в мою спальню одно за другим и пытаются встать на ноги, ползут ко мне. Я прячусь в кладовку и закрываю за собой дверь. Решение. Мне нужно решение. Я опускаюсь на корточки и прижимаю боковую поверхность пистолета к голове. Я не могу их перестрелять. Не могу перестрелять, а значит, должна успокоиться. Пейзаж страха отметит мой замедлившийся пульс и ровное дыхание и перейдет к следующему препятствию.
Я сажусь на пол кладовки. Стена за спиной скрипит. Я слышу грохот — кулаки снова взялись за дело и молотят по двери кладовки, — но поворачиваюсь и вглядываюсь сквозь темноту в панель позади. Это не стена, а еще одна дверь. Я ощупью отвожу ее в сторону и вижу коридор на втором этаже. Улыбаясь, я пролезаю сквозь щель и встаю. Пахнет свежей выпечкой. Я дома.
Глубоко вдохнув, я смотрю, как мой дом тает. На мгновение я забыла, что нахожусь в штаб-квартире Лихости.
Передо мной появляется Тобиас.