Избранная
Шрифт:
Вольются в армию Лихости. Я знаю, что это означает: она хочет контролировать и их тоже. Она хочет, чтобы все были податливыми и легкоуправляемыми.
— Со всем разобраться, — с горечью повторяет Тобиас. Он повышает голос: — Смотри не ошибись. Ты умрешь еще до заката, ты…
— Возможно, если бы ты контролировал свой норов, — уверенно перебивает его Жанин, — ты не оказался бы в этом положении.
— Я в этом положении по твоей милости! — рявкает он. — Не надо было нападать на невинных людей.
— Невинных людей, — смеется Жанин. — Ну разве не забавно,
Она садится на край стола, ее юбка задирается выше колен, открывая покрытые растяжками бедра.
— Скажи честно, разве ты не обрадуешься известию, что твой отец был убит во время атаки?
— Возможно, — отвечает Тобиас сквозь зубы. — Но по крайней мере, его злодеяния не включали обширное манипулирование целой фракцией и систематическое убийство всех наших политических лидеров.
Несколько секунд они смотрят друг на друга, так долго, что я напрягаюсь всем телом. Затем Жанин прочищает горло.
— Я, собственно, собиралась сказать, что вскоре мне придется держать в узде десятки альтруистов и их детей, и меня отнюдь не радует, что многие из них могут оказаться дивергентами, как и вы, которыми невозможно управлять при помощи симуляций.
Она встает и делает несколько шагов влево, стиснув руки у груди. Ее ногти обгрызены до крови, как и у меня.
— Следовательно, необходимо разработать новую форму симуляции, к которой они будут восприимчивы. Мне приходится переоценивать свои предположения. Тут вы и вступаете в игру. — Она делает несколько шагов вправо. — Согласна, у вас сильная воля. Я не могу ее подавить. Но кое-что другое могу.
Она останавливается и поворачивается к нам. Я опускаю висок на плечо Тобиаса. Кровь стекает по моей спине. За последние несколько минут боль не утихает, так что я даже привыкла к ней, как человек привыкает к неумолчному вою сирены.
Она прижимает ладони друг к другу. Я не вижу в ее глазах ни злорадства, ни намека на садизм. Она больше похожа на механизм, чем на маньяка. Она видит проблемы и находит решения на основании данных, которые собирает. Альтруизм стоял на пути ее стремления к власти, и она отыскала способ его устранить. У нее не было армии, и она нашла ее в Лихости. Она знала, что ей потребуется контролировать большие группы людей, чтобы обеспечить свою безопасность, и потому разработала способ делать это при помощи сывороток и передатчиков. Дивергенция — всего лишь очередная проблема, которую ей нужно решить, и именно поэтому Жанин так пугает — потому что она достаточно умна, чтобы решить что угодно, даже проблему нашего существования.
— Я не могу управлять тем, что вы видите и слышите, — произносит она. — Поэтому я создала новую сыворотку, которая изменит ваше окружение, чтобы манипулировать вашей волей. За теми, кто отказывается признать наше лидерство, необходимо пристально наблюдать.
Наблюдать… или лишать свободы выбора. Она умеет обращаться со словами.
— Ты будешь первым подопытным, Тобиас. А вот ты, Беатрис… — Она улыбается. — Из-за раны от тебя мало
Я пытаюсь скрыть дрожь, которая охватывает меня при слове «казнят»; плечо невыносимо болит, и я поднимаю взгляд на Тобиаса. Очень трудно сдерживать слезы при виде ужаса в его широко распахнутых темных глазах.
— Нет. — Голос Тобиаса дрожит, но он сурово качает головой. — Я лучше умру.
— Боюсь, у тебя нет выбора, — беззаботно отвечает Жанин.
Тобиас грубо берет мое лицо в ладони и целует меня, раздвигая губы. Я забываю о боли и страхе надвигающейся смерти и на мгновение радуюсь, что память об этом поцелуе будет свежа в моем сознании, когда я встречу свой конец.
Затем он отпускает меня, и мне приходится прислониться к стене в поисках поддержки. Не выдав себя ничем, кроме вздувшихся мышц, Тобиас бросается через стол и смыкает руки на горле Жанин. Охранники-лихачи у двери кидаются на него с пистолетами на изготовку, и я визжу.
Только объединив усилия, двум солдатам удается оторвать Тобиаса от Жанин и швырнуть на землю. Один из них удерживает его на полу, встает коленями на плечи, прижимает лицом к ковру. Я бросаюсь к ним, но второй охранник хватает меня за плечи и толкает к стене. Я слаба от потери крови и слишком мала.
Жанин собирается с силами у стола, шипит и задыхается. Она потирает горло, ярко-красное от пальцев Тобиаса. Какой бы механической она ни казалась, все же она человек. В ее глазах стоят слезы, когда она достает коробку из ящика стола и открывает, обнаруживая иглу и шприц.
Все еще тяжело дыша, она идет с ними к Тобиасу. Тобиас скрипит зубами и врезает локтем в лицо одному из охранников. Охранник бьет Тобиаса прикладом в висок, и Жанин втыкает иглу в его шею. Он обмякает.
Из моего горла вырывается звук, не всхлип или вопль, а хриплый, скрипучий стон, который кажется отстраненным, как будто исходит от кого-то другого.
— Отпустите его, — скрипуче приказывает Жанин.
Охранник встает, Тобиас тоже. Он не выглядит, как солдаты-сомнамбулы, его взгляд вполне осмысленный. Он несколько секунд оглядывается, как будто озадачен тем, что видит.
— Тобиас, — зову я. — Тобиас!
— Он тебя не знает, — сообщает Жанин.
Тобиас оборачивается. Он щурится и быстро идет ко мне. Прежде чем охранники успевают его остановить, он сжимает рукой мое горло, передавливая трахею пальцами. Я задыхаюсь, к лицу приливает кровь.
— Симуляция управляет им, — произносит Жанин.
Я едва слышу ее голос сквозь оглушительный стук в ушах.
— Меняя то, что он видит… заставляя путать врага с другом.
Охранник отрывает Тобиаса от меня. Я ловлю воздух ртом, хрипло втягиваю его в легкие.
Его больше нет. Теперь, во власти симуляции, он будет убивать людей, которых называл невинными не далее как три минуты назад. Жанин навредила бы ему меньше, убив его.
— Преимущество данной версии симуляции в том, — ее глаза сияют, — что он может действовать независимо и потому намного более эффективен, чем безмозглый солдат.