Избранник Газового космоса
Шрифт:
– И ладно, – я решил прекратить этот бессмысленный разговор. – Бакхи, займись багажом. У нас ведь есть багаж?.. А мы с Ситой выйдем наружу, понюхаем, чем пахнет здешний воздух.
– Слушаюсь! – Бакхи коротко поклонился и умчался выполнять приказ, отмечая свой путь кровавой капелью. Старый конь борозды не испортит! Скоро-скоро я отделаюсь от горе-спасителей. Сам выясню, что к чему. Если же останусь с этими двумя, то они утащат меня на дно местной Обители мертвых, и пикнуть не успею. Утащат со своими Паршивыми Сорванцами, Псицами и прочими семейными дрязгами, в которых я ни в зуб ногой и разбираться категорически
Я не просился в его шкуру.
…Мне не нужны были чьи-то пояснения, чтобы найти дорогу. Просто пристраивайся за очередной спиной, топай себе ножищами, считай шаги вдоль палуб и трапов. Верная Сита шла рядом, терлась плечом о мое плечо.
Я так и не понял, когда мы перешли из мирохода в терминал. Просто в какой-то момент обратил внимание, что мы все спускаемся по винтовой лестнице, и стены вокруг не металлические, а каменные.
Наконец, мы одолели изматывающий спуск и вышли в просторный павильон под высоченным сводом.
Мне сразу же предложили купить рабов: мальчика и девочку, братика и сестричку. Не успел я отогнать одного назойливого продавца, как на меня насел следующий. Тот бесцеремонно сунул мне под нос копченую тушку какого-то зверя и, цокая языком, принялся нахваливать ее вкусовые качества. Я снова повел плечом, продавца копченостями отпихнули назад, меня же стали упрашивать купить чудо-талисманы – фигурки, вырезанные из кости каких-то «изначальных». После того как я несколько раз громко объявил, что денег нет, и даже вывернул карманы сюртука для наглядности, от меня отстали. Благо, рядом шли люди, с которых можно было содрать монетку.
Людской поток вильнул в сторону, пропуская паланкин, который несли восемь рабов. По крайней мере, я решил, что эти не поднимающие глаз мускулистые парни – рабы. Я вообще быстро приспосабливаюсь к переменам – так нас тренировали. Поэтому мыслить новыми категориями было не тяжело. В конце концов, в каждом из нас сидит дикарь, угнетенный и подавленный общественной моралью и нормами, как головная боль – лекарством. Создай необходимые условия, и этот дикарь вылезет из темной пещеры подсознания и задаст всем жару.
На паланкине восседал неимоверно толстый желтокожий человек с благостным лицом китайского болванчика. Из одежды на нем была лишь набедренная повязка вроде той, что носил Бакхи, – завязанная узлом впереди. Эта странная непритязательность в одежде окружающих людей меня забавляла. На груди здоровяка висело золотое ожерелье, за полцены которого, предполагаю, он мог купить все шелка Целлиона. И, тем не менее, здоровяк щеголял складками на брюхе.
– Сита! – я взял свою рабыню за локоть. – Кто этот малый?
Сита поглядела на меня снизу вверх.
– Это – раджа, хозяин мирохода, на котором мы летели, – с ноткой удивления отозвалась она. – Помазанник Глазов, рожденный и живущий в дыхании Брахмы.
– Н-да, – протянул я. – Что-то запамятовал. Кстати, деньги имеются только у твоего бережливого папаши? Или ты тоже что-то припасла на черный день?
– Ты мне никогда не давал денег, – ответила Сита, запуская пальцы в декольте. – Но отец в один счастливый день рождения одарил меня пятью монетами. Я их всегда ношу с собой. Вот они!
Сита выудила из декольте тощий мешочек, развязала тесемку, вывалила
Что ж, не густо.
Я ткнул пальцем в медяк.
– Ты можешь купить какой-нибудь еды и питья?
– Да, – ответила Сита, а потом замялась и спросила нерешительно: – Ты желаешь, повелитель, чтобы я немедленно принесла поесть?
– Ну да, лавка – там! – я указал на прилавок, огороженный с трех сторон шкурами; некоторые пассажиры уже что-то жевали, и запахи доносились аппетитные: пахло карри, кофе и вроде даже шашлыком.
– Быть может, стоит подождать отца, повелитель? – попросила рабыня, и голос ее дрогнул. – У него ведь денег больше, чем у меня…
– Так! – я бесцеремонно сграбастал с ее ладони все монеты, кроме одного медяка. – Твой господин не ел целую вечность, а ты изволишь проявлять скупость. После всего, что я для нее сделал, она жалеет свои гроши! Деньги рабам не положены. Ступай, я буду ждать возле статуй!
Арку ближайшего выхода охраняли два мраморных изваяния. С одной стороны – худая чешуйчатая химера с головой нетопыря, попирающая лапой грудь поверженного витязя, с другой – человек в скафандре, похожем на допотопный водолазный костюм.
– Слушаюсь! – Сита смахнула слезу и стала протискиваться к лавке со снедью.
У меня не было времени корить себя за то, что ограбил беззащитное существо. Я оглянулся: возле лестницы народ поредел. По ступеням сбежал Бакхи. Худой-худой, но окованный железом дорожный сундук старик тащил на горбу и, казалось, не замечал ноши. Очень сильный и живучий у меня слуга, хоть стар и сух, словно мумия. Мощи ходячие, а не человек.
Бакхи поднялся на носочки, стал искать взглядом нас с Ситой. Я мгновенно втянул голову в плечи, перебежал, пригнувшись, к арке выхода. Выглянул наружу, увидел длиннющую лестницу, сплошь запруженную людьми. По обеим ее сторонам стояли торговцы; внизу виднелись раскрытые ворота и забор, сложенный из необработанного известняка.
Я решил, что пока буду протискиваться по лестнице, меня успеют трижды заметить. Такой вариант не устраивал. Я собирался во что бы то ни стало отделаться от этих двоих. Мне почему-то казалось, что самостоятельно я быстрее разберусь, что произошло со мной. Продолжать думать, будто мои похождения – бред умирающего человека, не имело смысла. Я дышал, я ощущал, я мыслил. Мне хотелось действовать. Мне хотелось жить.
Я кинулся к следующей арке. Налетел на пеструю толпу, что двигалась через павильон, горланя песни и бренча на лютнях и мандолинах. Меня тут же затянуло в человеческий водоворот, пришлось двигаться, подчиняясь ритму музыки. Чьи-то нахальные руки проверили карманы сюртука, но быстро убрались не солоно хлебавши: монетки я сжимал в кулаке. Вырвавшись, я оказался рядом с паланкином хозяина мирохода. Недолго думая, пробежал под носилками. Рабы едва не уронили раджу, обалдев от такой наглости. Кто-то попытался достать меня плетью, но влепил в торговца, несущего на плече кувшин. Кувшин упал и раскололся. По полу, вымощенному мраморной плиткой, растеклось ярко-красное вино. Торговец завопил благим матом, ему на помощь, выхватывая из-под плащей дубинки, кинулись какие-то личности в пышных чалмах, завязалась потасовка. Дребезг бьющегося стекла и треск дубинок заглушил музыку и стал аккомпанементом моему отступлению.