Избранное (сборник)
Шрифт:
Мы беспрекословно подчинились его авторитету. Я заметил, что несколько Чистопрудных и златоустинских тоже остались в зале. Борис объяснил, что надо делать. Когда станут проветривать зал, мы спрячемся между рядами, а затем спокойно займем свои места. Минут через десять перед нами снова замелькали знакомые лица, снова под громкий смех махновец тянул самогонку через клистирную трубку.
Мы вышли из «Маяка» около шести часов вечера, когда кончился последний, пятый по счету, сеанс для детей и началась демонстрация заграничной бузы с поцелуями.
А затем мы собрались в большой, заставленной кроватями комнате
Хотя вскоре выяснилось, что звучный титул каптенармуса, или каптера, как говорил Лабутин, означает всего-навсего кладовщика, ореол славы, окружавший его в наших глазах, нисколько не померк. Он знал все и про Махно, и про Петлюру, он видел в глаза самого Буденного, и комбриг Котовский пообещал однажды «посадить его на губу» за непорядки на складе. Когда же он стал рассказывать о том, как в бою под Гуляй-полем, когда в ротах осталось не более десяти штыков, он взял винтовку и занял место в поредевшей цепи стрелков, мы побледнели от восторга и острой зависти к Белобрысому.
– А вы много беляков подстрелили? – спросил Колька.
Я почувствовал, что слова «посадить на губу», «беляки» начинают Колю пьянить, как не пьянили прежде даже «бургундское» и «анжуйское».
– Не считал, – пряча улыбку под рыжими пушистыми усами, ответил вагоновожатый.
На другой день был организован отряд красных партизан имени Лабутина-отца. Командиром из уважения к прошлым заслугам был избран я, комиссаром – душа дела, Белобрысый. Колька стал во главе разведки, Павлик принял штабную работу, а за нашей спиной выстроилась колонна бесстрашных, лихих, горячих, воображаемых бойцов.
Впрочем, наша армия недолго оставалась абстрактной. Игра наша, изменив своему комнатному характеру, вышла на улицу, во двор, и скоро отряд насчитывал десятка два боеспособных штыков.
…Однажды Борис пришел сильно озабоченный.
– Знаешь, что отец намедни говорил? Он говорил, что красные партизаны громили помещичьи усадьбы и уничтожали частных собственников.
– Это какие частные собственники? – спросил юный Колька.
– Ну, которые сами чего имеют, а другим не дают. Капиталисты, в общем…
– Так ведь теперь нет капиталистов, Белобрик, – заметил Павлик.
– Как нет? А Чистопрудные? Сами имеют пруд, а разве кому дадут пользоваться? Самые настоящие капиталисты.
– Неужели ты хочешь… – начал Павлик, но остановился и побледнел, пораженный величием идеи Бориса.
– Факт! Насовали же мы им в Телеграфном. Надо только ребят побольше собрать.
Так возник дерзкий план, который должен был положить предел могуществу Чистопрудных. Но организовать ребят оказалось делом нелегким. Страх, внушаемый Чистопрудными, был слишком велик. Сама идея принималась с восторгом: еще бы, сломить Чистопрудных, сделать пруд достоянием мальчиков всего района – что может быть лучше! Но когда речь заходила об исполнении, огонь разом потухал: нас слушали вежливо, но холодно.
Бежали дни, а мы по-прежнему проводили время в горячих, но бесплодных маневрах: штурмовали винные подвалы, пугая огромных битюгов, брали приступом помойку, рассеивались, сосредоточивались, наступали, оборонялись – словом, осваивали стратегию и тактику партизанской войны. Но наша главная, заветная цель оставалась все так же далека. И совершенно неожиданно мы получили серьезную поддержку в лице… Кукурузы.
Случилось это так. Как-то после очередного столкновения с Кукурузой, когда мы готовились подвергнуть его обычной процедуре, нас остановил Борис.
– Ты кого трогаешь? – обратился он к Кукурузе, который стоял набычив шею и сжав кулаки. – Ты красных партизан трогаешь. Буржуй ты, больше никто! – И Борис повернулся к нему спиной.
У Кукурузы побелели суставы пальцев – так сильно он их сжал.
– Но-но!.. Ты… За буржуя в морду дам…
Борис спокойно посмотрел на Кукурузу.
– А как же тебя еще назвать? Только буржуи так себя ведут. Тут красные партизаны, командир вот, комиссар, начальник штаба, а ты лезешь.
– А я почем знал, – хмуро, но с заметным смущением пробормотал Кукуруза. – Я слыхал за вас, что вы какие-то мушкадеры.
– Темнота! – с сожалением покачал головой Борис. – Мало ли что было! А сейчас мы за уничтожение буржуев во всем мире. Слушай-ка, – сказал он, словно что-то сообразив, – до тебя дело есть…
Обычно все важные дела нашего дома разрешались в укромном месте за помойкой. Там, сидя на горячей от солнца крыше дровяного сарая, мы и рассказали Кукурузе о своем плане свержения Чистопрудных. Узнав, что дело идет о Чистопрудных, Кукуруза оживился:
– Я Чистопрудных завсегда бью…
– Постой, – остановил его я. – Бить-то бьешь, а на пруд ты пойти можешь?
Кукуруза хитро улыбнулся.
– Что я, рыжий? Побьют…
– А ведь охота рыбки подергать, купнуться?
– Факт, охота!
– А раз охота, набирай отряд. Мы им партизанскую войну объявим. Тебя назначаем командиром бригады.
– Командиром! – во весь рот ухмыльнулся Кукуруза. – Командиром – это можно…
Весть о том, что могучий Кукуруза примкнул к нашему движению и сам ведет полк, с быстротой ветра облетела весь двор. В нас верили как в организаторов, но лучшей гарантией успеха являлись для всех крепкие кулаки нашего богатыря. Мы быстро составили ударную группу в составе пятнадцати человек. Почетным командиром был поставлен Кукуруза, но если б группе пришлось вступить в открытый бой, подлинный руководителем стал бы назначенный к нему комиссаром Портос. Дело в том, что мы вовсе не рассчитывали сломить Чистопрудных силой. Побей мы их хоть дважды, все равно мы не гарантированы от того, что они не вернутся к прежним повадкам. И группу бойцов мы думали использовать на самый худой конец.
Дело было уже к лету. В намеченный день мы запаслись удочками и отправились на Чистые пруды. Приближаясь к Покровским воротам, мы обнаружили, что кроме пятнадцати бойцов за нами следует еще десятка два сочувствующих; не рискуя принять непосредственное участие в боевых действиях, они не прочь были насладиться плодами победы, если таковую дарует нам Небо.
Не доходя до Чистых прудов, наш отряд рассредоточился, чтобы скрыто занять оборону в районе кинотеатра «Колизей». Мы же четверо, с удочками на плечах, двинулись к пруду. На скосах водоема – зеленая трава. Вода голубая, чистая, посередке, где рябь, то и дело короткие взбрызги: караси выпрыгивают из воды в погоне за мошкарой. Нигде не чувствуется приход лета так ясно и радостно, как близ воды.