Избранное: Стихотворения. Поэмы. Переводы

Тарковский Арсений Александрович

Георгий Леонидзе (1899–1966)

Заветное

Разве сгинет напрасно сила, Что живое сердце излило? Разве мало его горнило Изумрудов мечты взрастило? Иль в глубины сердца людского Я войти огнем недостоин? Помоги мне, жаркое слово, Зазвучи! Я — твой верный воин! Мать-отчизна, в душу сыновью Ты вдохнула свое волненье, Искрометной своею кровью Ты поишь мое вдохновенье. И тянусь я к фиалке жадно: — Я возжаждал тебя до боли, Упади мне на грудь прохладной Синей каплей родного поля! Я возрос на земле грузинской, И звенит, звенит мое слово В честь твою, о край материнский, С силой, данной твоей основой! Как прирос я к тебе, родная: Сердце — к сердцу, ладонь — к ладони. Я горю — росинка живая — На твоем благодатном лоне. Пусть тебе возвратится, щедрой, Все,

чем ты меня одарила: Словно капля в земные недра — Труд мой скромный, сыновья сила.

Симон Чиковани (1902–1966)

Тень отца

Я не сплю. Я во власти тревоги, Я послушен дождю за окном. Ветер в двери! Отец на пороге, В мокрой чохе он входит в мой дом. Это сон. Это явь. Он в могиле. Он мерещится мне в забытьи. «Где ты был? Мы тебя не забыли. Как промокли одежды твои!» Он стоит, не скрывая обиды, Опираясь на тот же костыль; И по дому под ветром Колхиды Дождевая проносится пыль. Вот он кашляет глухо — он болен, Воду пьет и чуть слышно потом Говорит, что невесткой доволен, Что моим он доволен жильем. Опускаются влажные веки, Растекаются капли дождя: «Если дочь потерял я навеки, Я измучусь, ее не найдя». «Погляди на меня, — я отвечу, — Я в слезах пред тобою стою. Думал я, ты готовишь ей встречу Там, в твоем безымянном краю. Чоху, высушим, в нарды сыграем, Отдохнешь у меня наконец. Ничего, мы ее повстречаем. Стол накрыть разреши мне, отец!» Но отец мой уходит из дома, — Слышен капель томительный звон, — И меня покидает истома, Принесенный дождем полусон.

Горы поют

Предгорий нежных вырез красноватый. Заката пламенеющий венок. Молитвенные горы ввысь подъяты, И как мольба — морская гладь у ног. По берегу орнамент тенью вышит, И жесть листвы роняет лавр с ветвей. Блажен, кто зов отечества услышит Над мутноводной Чорохой своей. Кем пролито маджари на вершины? Кем без границ простерта синева? Аджарских гор поет мне хор единый О мудрости негромкие слова.

Закат

Излука моря, горы и предгорье, И на откосах чайные кусты. Мне волноваться впору бы, как море, Но я молчу, я в круге красоты. Стою в тени — платан среди платанов — И жду волны вечерней. Вот когда, Как дикий хор кудрявых великанов, Нисходит к морю горная гряда. Кувшину сердца суждено пролиться, Мой жар остудят ветер и листва. О, жизнь моя! Еще одна страница, Как парус в море, брезжит мне едва. Уходит день — хевсур светлобородый, Из сумерек я вглядываюсь в даль: Мне люб закат, воспламенивший воды, И дней осенних светлая печаль.

Прощальный вечер

Мне осень улыбнулась на просторе. Небесная безбрежна синева. Вечерний час ведет меня от моря, Как песня друга, слышная едва. Иду навстречу веянью платанов, Минуя мальчуганов у воды. Уносит поезд, в дым вечерний канув, Безмолвное предчувствие беды. Иду на лепет апельсинной кроны, — В листве — заботы пристальной печать, — И давний след в траве темно-зеленой, Шаг юности хочу я отыскать. Вернуться к догорающему пиру, Пригубить вновь заздравных чаш янтарь, И странником опять пройти по миру, Пылая жаждой, верной мне, как встарь. Родник я отыщу по вдохновенью. Далек мой путь и, что ни день, трудней. Как странник, покидающий селенье, Иду под сенью множества теней. А берег мой, увенчанный шафраном, Мне издали последний шлет привет, И я прощаюсь с журавлиным станом, Как с драгоценным даром зрелых лет.

В душе разбушевалась листва

В моей душе листва разбушевалась — Неотвратимый близится полет, Я тороплюсь, мне остается малость, — С вершины — долу жизнь моя идет. Я листья эти гладил в час рассвета. Увял цветок, и меда нет в цветке. Хватаюсь за соломинку, а это Пшеничный колос у меня в руке. Еще в полях — я сеятель достойный, На склонах гор — я сборщик миндаля, Не утолил я жажды беспокойной, И вот — встречаю осень, как земля. Промчался дождь, и высохла дорога, В суме довольно снеди у меня. Оставь меня, тревога, и не трогай Моей души янтарного огня. Глоток вина, еще немного сыра Да хлеба кус — и побреду опять. И если ночь крылом коснулась мира, А сон нейдет, так для чего мне спать? В душе и впрямь, быть может, гаснут свечи. Не плачу я и не твержу молитв. Мне снова горе падает на плечи, И снова рана старая болит. Еще усталость не вошла мне в жилы, Еще я помню юношеский пыл, Забот не меньше у меня, чем было В те времена, когда я молод был.

Листопад и озимый сев

Этот мир быстротечный,

Ход мгновенный времен…

Важа Пшавела

На седину не поскупилось время И спело песню сумерек. Иду, А за спиною — старость, вровень с теми Платанами, чьи листья как в бреду. Я здесь косил, да сено ветром сдуло. О п'uримзе [139] , где нежный венчик твой? Редея, кроны клонятся сутуло, И в дол схожу я узкою тропой. И как Шопен — мне листьев шум, похожий На приглушенный, горестный напев. Мир быстротечен, как всегда, но все же Под этот шум идет озимый сев, И память копит избранные думы, Как золото запасов семенных. А листья — как червонцы толстосума: Настанет ночь и обесценит их. Вгляжусь в туман: где моря блеск вчерашний? Древесный корень мне связал ступни, Мне лучший плод не сладок, а на пашне Я сеятель еще и в эти дни. Поет мне вечер жизни или года — Души моей и боль и благодать. Хочу я ради отчего народа До поздней ночи внуку передать Умение земли родимой раны Любовью врачевать… Но листопад — Что значит он? Что говорят платаны? Зачем, как листья, волны шелестят?

139

В данном случае упоминание о п'uримзе навеяно стихами Важа Пшавелы; пиримзе — любимый цветок поэта, часто встречающийся в его поэзии.

Армазские видения [140]

I. Древняя Мцхета

Мцхета, Мцхета, Грузии основа! Славлю я приход ее весны, Я по крови ей родня — и снова Розы и знамена взнесены. Здесь мотыга первого грузина Грянула, как первая гроза, И срослись крест-накрест воедино Дева и нагорная лоза. Жар, что нес мой пращур на ладони, Оживлю дыханием одним. Здесь очаг мой на кремневом склоне. Здесь огонь. Здесь первозданный дым. Мы — сыны минувших поколений — В помыслах бесстрашны и чисты; Как ветвисторогие олени Мы трубили с этой высоты. Наше пламя ветер гор колышет, Тьму веков мы грудью рассекли. В саркофаге полководец дышит, Слышен звон меча из-под земли. И мое, как след резца на камне, Уцелело в бурях бытие: Мцхета нежной матерью была мне, Да светится сок лозы ее! Нет реки на белом свете слаще Отчих рек, обетованных мне. Я — олень, их верный друг, трубящий С высоты Армаза по весне.

140

Армаз — гора в Грузии.

II. Думы о Серафите

[141]

Тьмой иверийской каменные плиты Подернуты. На Мцхету ночь сошла. Коса в гробу почившей Серафиты Грузинские твердыни оплела. Припомню сосны, ежевику в чаще И виноградных гроздей благодать. Дано мне облик Серафиты спящей По этой легкой тени угадать. О нет, не тень, а только отблеск линий… Не расточить, измучиться над ним, Найти бессмертье в каменной пустыне, Очарованье, смутное, как дым. Недаром вечность нам, живым, открыта. Покой незримый в камне заключен. В родной земле почиет Серафита, И сон ее — времен минувших сон. И Серафита шепчет из могилы: — Всё суета. Во тьме пролег мой путь, Над камнем веет ветр ширококрылый. Позволь мне петь, иль спой мне что-нибудь. Я говорю: — Не суета земная, Лоза тугая обвивает жердь. Твоя коса, как золото сияя, Связала крест и победила смерть. Да будет песня о великой силе Твоей красы — как старое вино. Тому, кто был прекрасен, и в могиле Прекрасное бессмертие дано. Встань. Стол накрой. Хочу к твоим рассказам Прислушаться. О тень, заговори! Ты — утреннее небо над Армазом, Дитя, благословение зари.

141

Во Мцхете было найдено еще языческое захоронение некоей Серафиты.

III. Хвала Серафите

Ветвь Армаза несравненная, Мцхеты нежной дар бесценный, Снится ли тебе вселенная? Или снишься ты вселенной? Кем ты названа по имени? Где ты, где ты, Серафита? Серафита, посети меня, Прилети, плющом повита! Красота твоя не сгинула: Ты, лиловых гор жилица, Пламень свой из гроба вынула. Пусть хоть пепел возвратится. Г'oлоса ли прежней силою (Иль за гробом света мало?) Ты свою девятикрылую Душу в склепе удержала. Древний путь затерян в замяти, Встань, дитя, на перевале, Подари нас хлебом памяти, Спой, как мы с тобой певали. Серафита, будь попутчицей — Сапурцлия, или Мцхета, — О, как ждет, как песней мучится, Как томится сердце это! Тень, в гробу запечатленная, Песня на холодном камне, Не озябни, сокровенная, Ты, как сон, как явь, нужна мне. Шелк твой веет над долиною. Встань, как встарь, необычайна. Кто ты, Грузия старинная, Ревность ты моя и тайна?