Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
не ахти какими обширными, что как раз и было предметом некоторого
беспокойства разработчиков. А тут — нате вам! — такая безответственно лихая
рекомендация!
— Потом-то я понял, — улыбнулся Макаров, — что начинать нужно было
именно с этого: не сковывать ребят заботой о запасе рабочего тела, а выработать
сначала автоматизм — когда куда отклонять ручку; мелкая дозировка придет
потом сама. Но в первый момент это звучало страшновато.
Тем не менее тогда, у тренажера,
оценил я его сдержанность, а главное, умение вникать в логику действий другого
человека (умение, скажем прямо, не так уж часто встречающееся в жизни) лишь
через несколько лет, когда он сам вспомнил свое первое посещение нашего
тренажера.
Вся шестерка будущих космонавтов работала на тренажере очень охотно, со
вкусом и с большим вниманием не только к тому, что каждый из них делал сам, но и к тому, что делали его товарищи. Малейшая ошибка очередного
тренирующегося замечалась его коллегами едва ли не раньше, чем инструктором, и вызывала бурное оживление:
— Юра! Не туда крен даешь!.
— Гера! Чего жмешь на кнопку? Систему не включил!..
— Валера! А про давление в ручной почему не доложил?.
Но с каждым днем поводов для замечаний возникало все меньше, и очень
скоро все шестеро наших подопечных стали выполнять все мыслимые на корабле
«Восток» операции совершенно безукоризненно. Этому способствовали и их
очевидная природная ода-
113
ренность, и опыт — пусть сравнительно небольшой — летной работы, а главное, активный, живой интерес, который они все проявляли к занятиям па тренажере.
Последнее обстоятельство, я думаю, играло решающую роль. Впрочем, оно и
неудивительно: каждому было ясно, что здесь они осваивают не что-то полезное
«вообще», а как раз то самое, что им предстоит выполнять, когда дело дойдет до
настоящего космического полета! Рассматривать получаемые на тренажере
навыки иначе как самые что ни на есть жизненно важные не приходилось.
Зоркость, с которой наши будущие космонавты следили за работой друг
друга, не могла не навести на мысль о том, как полезен для них такой анализ, в
сущности — собственной деятельности, со стороны. Я удивился только, почему
эта нехитрая мысль не пришла мне в голову раньше — хотя бы по аналогии с
летным обучением, во время которого учлеты, ожидающие очереди лететь, наблюдают за взлетами и посадками своих товарищей и разбирают их ошибки.
Опытные инструкторы-летчики утверждают даже, что посмотреть сто посадок —
все равно что выполнить одну посадку самому. Не берусь судить о
справедливости соотношения — сто к одному, но в принципе точка зрения, конечно, верная.
Логическим завершением всех этих соображений было то, что инструктора за
его пультом все чаще начали подменять Титов, Гагарин и их товарищи.
Когда я впоследствии наблюдал некоторых из них на космодроме, в пункте
управления полетом, с микрофоном в руках, на связи с очередным, готовящимся
к старту или уже находящимся в полете космонавтом, то не раз думал, что самые
первые навыки и в этом, тоже очень непростом, деле они получили за
инструкторским пультом нашего первого космического тренажера.
Будущие космонавты — и «шестерка первой очереди», и их товарищи, которые
вскоре начали появляться, пока еще в качестве экскурсантов, на нашем
тренажере, — вызывали чувство глубокого уважения к себе. Вызывали самим
фактом своего присутствия здесь, самой решительностью, с которой так круто
повернули они весь ход своих столь удачно начавшихся биографий.
114 Судите сами: человек служит летчиком в военной авиации. Ему нравится его
работа. Он на хорошем счету, хорошо летает (летавших плохо в группу будущих
космонавтов не брали). Он ощущает романтичность и в то же время
престижность и даже государственную нужность своего дела. Видит ясную
перспективу повышения своей летной и командирской квалификации и
соответствующего продвижения по должностям, чинам и званиям. Наконец, он и
его семья обеспечены материально. Словом, он, что называется, твердо стоит на
рельсах. Казалось бы, что еще остается желать человеку?
И вдруг его вызывают к командиру части и представляют какому-то
совершенно незнакомому, хотя и явно симпатичному полковнику медицинской
службы, который предлагает ему бросить все, что составляет его жизнь, ради
довольно туманной перспективы каких-то экспериментальных полетов на
летательных аппаратах принципиально нового типа (тут его в детали заранее
особенно не посвящали), причем полетов достаточно опасных (этого от него с
самого начала не скрывали), да еще и неизвестно, на какие сроки планируемых..
А о будущей мировой славе ему не говорят ничего: о ней иначе как в самых
общих чертах не знали и сами организаторы набора космических добровольцев.
Да и вообще такие категории, как слава, прогнозированию поддаются очень
плохо. Еще хуже, чем даже погода. .
Так вот, я прошу читателя на минуту отрешиться от своей психологии
гражданского человека, своего возраста, рода занятий, круга интересов и
поставить себя на место молодого летчика, получившего подобное предложение.
Предложение, которое, перефразируя известную пословицу, можно