Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
А надо заметить: до этого митинга тоже существовали опасения
относительно того, как он пройдет: доходили слухи об обструкции, которую
готовила группа антисоветски настроенных людей. Но то ли слухи были
ложными (а может быть, и намеренно пущенными),
129
то ли не рискнули эти люди противопоставить себя большинству собравшихся на
митинг, однако ни малейшего намека на какую бы то ни было обструкцию в
течение всего митинга не возникло. Симпатии аудитории Гагарин завоевал
же. Да, то, что называется массовой психологией, он ощущал очень тонко.
Ощущал и умел на эту психологию воздействовать.
Гагарин был человеком долга. Он всегда стремился как можно
добросовестнее выполнять то, что считал входящим в круг своих обязанностей. И
отдавал себе отчет в том, что круг этот после его полета в космос резко
расширился. Если обязанности слушателя Центра подготовки космонавтов
старшего лейтенанта Гагарина были не всегда просты, но всегда четко
определены — отрабатывать навыки управления кораблем па тренажере, прыгать
с парашютом, испытывать перегрузки на центрифуге и так далее, — то первый
космонавт Гагарин должен был делать (и делать как следует — каждый его шаг, каждое слово становились известными миллионам людей) многое другое, начиная с пресловутого представительства, о котором уже шла речь, и кончая
тяжкой обязанностью высказывать свое мнение с сознанием его огромной
весомости.
Мы все по многу раз в день говорим что-то о самых разных делах, планах, проектах, об окружающих нас людях, об их поступках. Представьте себе на
минуту, что каждое ваше личное, вскользь высказанное мнение — именно
каждое, а не только относящееся к вашим прямым профессиональным или
общественным делам — не повисает в воздухе, не растворяется вместе с тем, что
высказано другими, в общем котле так называемого общественного мнения, а
непосредственно влияет на судьбы дел, планов, проектов и, самое главное, живых
людей, о которых вы что-то сказали. Не просто жить на свете под грузом такого
сознания! У меня создалось убеждение, что Гагарин это понял очень быстро. И, естественно, стремился в каждом более или менее сложном вопросе опереться на
консультацию со стороны представителей организаций, в этом вопросе
компетентных.
Правда, в некоторых случаях мне казалось, что он не всегда ощущал
различие между авторитетом той или иной организации и авторитетом отдельных
пред»
130
ставителей её аппарата. Но, с другой стороны, чаще всего иначе просто
невозможно, хотя бы по причинам чисто практическим. В самом деле, не будешь
же по каждому частному текущему делу созывать пленум или конференцию, чтобы выяснить мнение организации в целом. Вот ж остается опираться на точку
зрения «отдельных представителей».
Правда, не всегда эта опора оказывалась стопроцентно надежной. Бывало, что «представители» доверившегося им Гагарина изрядно подводили. Вот один
такой, хорошо запомнившийся случай.
По какой-то, так и оставшейся необъясненной, причине кто-то, по долгу
службы «процеживавший» космическую информацию, решил, что факт
приземления Гагарина на парашюте отдельно от корабля нужно скрыть. И на
первой же пресс-конференции, когда был задан этот вопрос, один из сидевших за
спиной космонавта «суфлеров» подсказал: «Приземлился в корабле».
Дисциплинированный военный человек, Гагарин, не имея минуты на раздумье, так и ответил.. Не раз и не два задавали ему потом этот каверзный (вернее, искусственно сделанный каверзным) вопрос недоброжелательно настроенные по
отношению к нам журналисты. Напоминали.
Между прочим, на спортивного комиссара Ивана Григорьевича Борисенко, готовившего материалы этого — как и всех последующих — космического
полета для представления в ФАИ па предмет регистрации в качестве мирового
рекорда, тоже оказали мощное давление: пиши, что Гагарин приземлился в
корабле! Но Борисенко — человек многоопытный — отказался категорически.
Понимал, чем это может потом обернуться. После долгих дебатов, с учетом уже
сказанного Гагариным на пресс-конференции (не дезавуировать же его!), сошлись на туманной формулировке: «приземлился вместе с кораблем». Понимай
это «вместе» как хочешь — то ли внутри корабля, то ли одновременно с ним.
А Гагарина эта история многому научила. Свою собственную — не
подсказанную — точку зрения он стал впредь отстаивать твердо. Если ему что-то
советовали — выслушивал, но следовал советам весьма избирательно.
Как-то раз по одному вопросу, так сказать, оценочного характера наши
позиции — Гагарина и моя — ра-
131
зошлись. И, невзирая на то что среди сторонников противоположной точки
зрения было несколько человек, признательность и уважение к которым он
никогда не переставал при каждом удобном случае подчеркивать, невзирая на
это, Гагарин счел нужным предпринять весьма энергичные шаги к тому, чтобы
планы, воспринимаемые им как нецелесообразные, не могли осуществиться.
Излишне говорить, что вся эта история меня не порадовала. Видеть в лице
Гагарина противника в споре было достаточно неприятно — не столько даже из
соображений деловых, сколько чисто эмоционально. Но при всем том я не мог
отнестись к его позиции без уважения: она отражала присущее ему чувство долга, перед лицом которого отступали личные симпатии и антипатии. Сейчас предмет