Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
В назначенный день, точнее — в ночь перед назначенным днем, улетавшие
собирались у закрытого в этот час газетного киоска пассажирского зала
Внуковского аэропорта. Сейчас этому залу присвоен номер первый, но тогда
второй зал еще только строился, а потому не было и надобности в их нумерации.
Вылет назначался, как правило, на ночное время не случайно. В этом
проявлялось характерное для Королева стремление «не терять дня». В самом
деле, чтобы добраться
не менее пяти часов летного времени, около часа уходило на дозаправку
бензином в Уральске или Актюбинске, да еще два часа набегало за счет разницы
в поясном времени Москвы и Казахстана. Вот и получалось, что каждый
участник нашего рейса мог работать в Москве до позднего вечера, подремать, что
называется, вполглаза в самолете и появиться к самому началу следующего
рабочего дня на космодроме. Не таков был Королев, да и все его коллеги, чтобы
оставить столь соблазнительную возможность нереализованной. Правда, в
обратном рейсе — с космодрома в Москву — эти два часа разницы в поленом
времени портили все дело: как ни рассчитывай, а какая-то часть ночного времени
«пропадала впустую». Но тут уже ничего поделать было невозможно, на законы
вращения земного шара даже Королев повлиять не мог (о чем, как я подозреваю, немало сожалел).
У газетного киоска собрались человек десять — пятнадцать: Сергей
Павлович Королев, Мстислав Всеволодович Келдыш, Валентин Петрович
Глушко, Константин Давыдович Бушуев, Николай Алексеевич Пилюгин, Алексей
Михайлович Исаев, Борис Викторович Раушенбах, Семен Ариевич Косберг, Владимир Павлович Бармин. .
У литератора, работающего в так называемом художественно-биографическом жанре, здесь, наверное, просто разбежались бы глаза: что ни
человек, то по
142
всем статьям достойный герой большой и интересной книги. Но такого
литератора поблизости почему-то не оказалось. Да и никто из сидящих по углам
или сонно бродящих по пассажирскому залу ночных пассажиров и
немногочисленных служащих аэропорта не обращал ни малейшего внимания на
нескольких негромко беседующих мужчин среднего возраста и нормального
командировочного вида, во всяком случае без каких бы то ни было примет
величия в их внешнем облике.
Точно в назначенное время — минута в минуту — к киоску подошел
коренастый седой человек, уважительно, но с достоинством поздоровался с
собравшимися и доложил Королеву, что, мол, машина и экипаж готовы, погода
не препятствует, разрешение у диспетчера получено, словом, можно лететь. Это
был Павел Емельянович Тимашев, старый, опытный летчик (из тех, кого принято
называть «авиационными волками»), человек сложной, переменчивой судьбы. До
войны он был пилотом гражданского воздушного флота, в годы войны воевал в
авиации дальнего действия, где дослужился до должности командира
авиадивизии и звания генерал-майора авиации. Потом возглавлял летно-испытательную станцию на большом авиационном заводе. Не раз приходилось
ему расплачиваться за разного рода прегрешения (преимущественно чужие), так
что так называемая лестница служебных перемещений была им хорошо исхожена
в обоих направлениях: как вверх, так и вниз. Но что оставалось при нем всегда —
это уважение и симпатия коллег — за справедливость, независимость характера, доскональное знание своего дела. В дни, о которых я сейчас рассказываю, Тимашев командовал небольшим летным подразделением, обслуживавшим КБ
Королева.
— Ну что, кажется, все в сборе? — полувопросил-полуконстатировал
Королев и, не услышав возражений, резюмировал: — Пошли.
И вся компания, вытянувшись цепочкой, направилась к самолету.
Забравшись в него, все быстро устроились поудобнее в креслах пассажирского
Ил-четырнадцатого с нескрываемым намерением «добрать» часика два-три, и я
сразу после взлета почувствовал себя уже как бы на пороге космодрома. Восход
солнца встретили в воздухе. .
Вот так — предельно буднично — улетали на космодром люди, которых
впоследствии назвали пионерами
143
космонавтики. . Впрочем, и после того как их так назвали, они не стали
обставлять каждый свой шаг какими-нибудь многозначительными ритуалами. И
на космодром по-прежнему вылетали, собравшись для этого среди ночи у
газетного киоска Внуковского аэропорта, благо никто из слонявшихся вокруг
людей ни по именам, ни тем более в лицо их не знал..
Свое собственное прибытие на космодром я ознаменовал тем, что нарушил
этикет.
. Наверное, я в несколько большей степени, чем следовало, проникся
демократической непарадностью всей обстановки нашего вылета. Во всяком
случае, к тому времени, когда наш самолет прошел над перламутровыми водами
Аральского моря (где эти воды сейчас?) и начал снижаться к желтому в белых
снежных прожилках песку Кызыл-Кумов, у меня и в мыслях не было ничего, каким-либо образом относящегося к проблемам ритуала. А посему, когда самолет
приземлился на «девятой площадке» (так именовался аэродром вблизи поселка
Тюра-Там) и зарулил на стоянку, я, недолго думая, как сидел в одном из