Избранное в двух томах

Галлай Марк Лазаревич

Читатель, не связанный с авиацией, пробегает все это, констатируя

периферией сознания что-нибудь вроде: «Молодцы ребята!» —и переключает

свое внимание на другие, более интересные для него сообщения.

Да и действительно: стоят ли авиационные рекорды того, чтобы специально

говорить о них? Особенно ря-

422

дом с основными проблемами летно-испытательского труда.

И все-таки поговорить о них стоит. Стоит хотя бы по одному тому, что

никакая другая

сторона деятельности летчика, работающего на современных

самолетах (то есть прежде всего летчика-испытателя), не доводится до всеобщего

сведения так широковещательно и оперативно. Отсюда, наверное, и

распространенное недоразумение, которое мне не раз довелось наблюдать: наивная уверенность, будто установление рекордов а есть если не единственное, то, во всяком случае, основное содержание работы летчика-испытателя и главный

вид общественной отдачи этого труда.

Досадно бывает слышать, как о летчике, который испытал многие типы

новых летательных аппаратов, дотащил не один из них до серийного

производства, неоднократно выходил из самых, казалось бы, безвыходных

положений — словом, прожил трудную и славную жизнь испытателя, говорят:

— А! Я знаю. . Это тот самый, который перелетел через полюс в Америку

или какой-то рекорд установил, не то высоты, не то скорости.. В общем, что-то в

этом роде. .

Her, конечно, авиационный рекорд — далеко не самое главное в деятельности

людей, которые проектируют, строят, испытывают летательные аппараты. Скорее

можно назвать его чем-то вроде побочного продукта этой деятельности. Но и в

таком качестве он далеко небезынтересен.

Итак, что же такое авиационный рекорд? Вопрос этот, оказывается, далеко не

праздный уже по одному тому, что само понятие — авиационный рекорд — не

всем представляется одинаково бесспорным.

Когда рвет финишную ленточку бегун, или касается рукой мокрых изразцов

стенки бассейна пловец, или поднимает над головой гнущуюся от собственного

веса штангу тяжелоатлет, никаких сомнений ни у кого не возникает. В самом

деле, сам пробежал, сам проплыл, сам поднял — какие тут могут быть сомнения?

Правда, история спорта знает исключения н из этого правила. Когда в свое

время наш легкоатлет Юрий Степанов превзошел американского прыгуна

Чарльза Дюмаса, некоторые зарубежные обозреватели выразили сомнение в

достоверности столь сенсационного события. Была даже высказана гипотеза, согласно

423

которой секрет успеха Степанова заключался в его.. туфлях: будто бы у них была

какая-то хитрая, особо упругая подошва, подбрасывающая прыгуна вверх, как с

трамплина. Забавны обстоятельства, при которых эта, скажем

прямо, не очень

спортивная гипотеза была наглядно опровергнута: на очередном соревновании —

на сей раз в очном поединке — Степанов снова выиграл у Дюмаса, после чего тут

же, на стадионе, подарил ему свои магические туфли. Однако, как и следовало

ожидать, прыгать в них выше Дюмас не стал. Дело оказалось не в туфлях.

Но этот эпизод — не более как курьезное исключение. Обычно же в

подобных видах спорта личное «авторство» спортсмена признается

безоговорочно.

Несколько сложнее обстоит дело у конников. Мнения о том, кто здесь

«главнее» — всадник или лошадь, — часто расходятся. В свое время один из

моих начальников спросил, как я отношусь к конному спорту. А я, в сущности, никак к нему не относился: дело было в первые годы моей работы в авиации, и

ни для каких других средств передвижения места в моем сердце не оставалось.

Поэтому я без лишних раздумий брякнул в ответ первое, что пришло в голову:

— Конный спорт? А разве это спорт для всадника? Я думал — только для

лошади.

Впоследствии я понял, что высказывать эту мысль даже в шутку не

следовало: начальник увлекался верховой ездой всерьез. Но не о том сейчас речь.

К сожалению, то, что говорится о всаднике и лошади в шутку, приобретает

нередко вполне серьезный характер, как только разговор касается рекорда, установленного в небе:

— А что там, собственно, сделал летчик? Взлетел, дал полный газ, самолет и

разогнался, насколько ему положено. Сидел бы за штурвалом другой летчик, все

равно результат получился бы одинаковый.. Какой же это спорт?

И все-таки — утверждаю это с чистой совестью — авиационный рекорд —

это почти всегда достижение не только техническое, по и спортивное в полном

смысле слова.

Кстати, замечу, что мое мнение в данном случае абсолютно беспристрастно: сам я рекордсменом — ни мировым, ни всесоюзным, ни хотя бы областным или

424

районным — никогда не был. Так сказать, лавров не удостоился.

Впрочем, в подобном же положении оказались, пожалуй, почти все летчики

нашего поколения, сформировавшиеся к началу войны, а к шестидесятым годам

начавшие постепенно уступать места в кабинах самолетов своим более молодым

коллегам.

Конечно, за это время — период бурного количественного и качественного

роста нашей авиации — фактически было установлено немало достижений, в том

числе и превышающих мировые. Но по ряду причин — иногда с очевидностью

вытекающих из государственных интересов, а иногда и не очень понятных —