Избранное в двух томах
Шрифт:
нуждаются больше чем кто бы то ни было в его последней дружеской услуге —
кровью написанном опыте полета, из которого он не вернулся.
Один мой знакомый журналист, случайно попавший в комнату летчиков в
разгар подобного обсуждения, с горечью сказал:
— Это же цинично! Только вчера они стояли в почетном карауле, говорили
скорбные речи, утешали осиротевших родственников. . А сейчас сидят и
разбирают страшную человеческую трагедию, будто варианты
шахматной партии! Спорят, с азартом перебивают друг друга. Действительно, можно подумать, что дело идет о том, как лучше пойти — слоном или ладьей. .
Я промолчал. Лаконичный ответ ничего не объяснил бы моему собеседнику, а говорить подробно не хотелось — у меня у самого голова была повернута в
сторону так оскорбившего его «разбора».
Но, конечно же, он был по любому счету не прав, Не прав прежде всего
потому, что, пользуясь его же, моего собеседника, сравнением, «шахматная
партия», вокруг которой идет спор, именно отложена. Не сыг-166
рана, а только отложена! Она будет продолжаться, а значит, как бы это ни
выглядело со стороны, нуждается в детальном, педантичном, проведенном с
холодной головой (сердце при этом может оставаться горячим!) анализе.
Как правило, такой анализ приводит к очень полезным и вполне конкретным
выводам.
Но бывает иногда и так, что, детально разобрав все действия погибшего
летчика и обговорив все возможные варианты, испытатели убеждаются, что
избежать происшедшего при возникших тяжких обстоятельствах было
невозможно. И тогда кто-нибудь из присутствующих со вздохом говорит:
— Да, не повезло!
Так не повезло нашим друзьям и товарищам Юрию Константиновичу
Станкевичу, Алексею Николаевичу Гринчику, Владимиру Павловичу Федорову, Виктору Леонидовичу Расторгуеву, Матвею Карловичу Байкалову, Степану
Филипповичу Машковскому.. Так не повезло многим другим испытателям, попавшим в действительно безвыходное положение.
Во всех прочих — небезвыходных — положениях летчики высшего класса
находят тот самый единственный, хотя порой и исключительно
труднореализуемый, выход. Находят и используют его — не раз и не два, а, без
преувеличения, десятки и сотни раз за свою летную биографию.
И лишь когда в конце концов такой летчик попадает в действительно
безвыходное положение, мы оказываемся вынуждены произносить горькие слова:
— Да, не повезло!.
* * *
Итак, если верить фактам, приходится прийти к выводу: бывает на свете
везение, бывает — увы! — и невезение.
Казалось бы, от такого признания один шаг до фатализма — учения
чрезвычайно удобного (ни о чем не надо заботиться самому), но в еще большей
степени опасного, особенно в авиации! Рассчитывать на долголетие ни летчику-фаталисту (само сочетание этих слов звучит противоестественно), ни его
экипажу, ни пассажирам, если — от чего боже упася! —. таковые у него есть, никак не приходится.
167 Дело в том, что при более детальном рассмотрении в девяти случаях из
десяти как везение, так и невезение оказываются не такими уж безоговорочно
«чистыми», как может представиться с первого взгляда.
Бывают, конечно, случаи, когда летчик, что называется, делает все лично от
него зависящее, дабы убиться, и остается цел только благодаря «железному»
везению. Но это редкость, исключение. Рассчитывать на него не приходится.
Такой персонаж античной драмы, как богиня Счастливого Случая Тихе, в
авиации далеко не всевластен и нуждается в постоянной поддержке. В первую
очередь — от лиц, непосредственно заинтересованных в ее успешной
деятельности.
Вернемся хотя бы к казусам, рассказанным мною только что.
Легко заметить, что едва ли не во всех описанных здесь примерах везения
«счастливчики» делали все, что только было возможно, дабы ухватить случай за
ту самую единственную прядь на его голове, о которой говорил д'Артаньян.
Вот молодой Гринчик потерял ориентировку в полете за облаками и
буквально на последних каплях горючего добрался до своего аэродрома.
Повезло? Конечно, повезло! Но этому везению сам Гринчик активно помогал.
Заблудившись, он ни на секунду не поддался панике, спокойно, четко, методично
восстановил ориентировку, к аэродрому летел по кратчайшему маршруту —
строго по прямой — и притом на режиме, обеспечивающем наибольшую
возможную дальность полета при данном запасе горючего (этот режим, кстати, соответствует умеренной скорости, и его использование в обстановке, когда
хочется «скорее домой», тоже требует определенной выдержки).
Виктор Расторгуев, прежде чем покинуть оказавшийся над сплошным
туманом самолет, внимательно следил за, казалось бы, безнадежно закрытым
аэродромом и подходами к нему. И стоило появиться малейшему просвету — это, конечно, было везение, — как летчик с ювелирной точностью использовал
представившийся ему единственный шанс.
И. Ф. Бывалов, снижаясь в сплошном тумане без каких-либо приборов
слепого полета, сумел за счет одной лишь присущей ему летной интуиции не со-168