Избранное. Повести и рассказы

Успенский Михаил Глебович

Частушка безжалостно высмеивала окопавшихся в штате Флорида контрреволюционеров:

Возле города Майами

«Контрас» мерились носами,

Но длиннее завсегда

У Фиделя борода!

Вином угостили и оборванцев, которые взамен накопали в лесу корешков на закуску. Оборванцы жаловались, что корешков становится все меньше, поскольку ванесс почти всех истребили ядом и растения остались без присмотра. Сопровождавшая Дерябу прекрасная бабочка немедленно снялась с плеча и полетела хлопотать о природе.

– Хорошая девка, - сказал капитан вслед ванессе.
–

Я ее, пожалуй, с собой заберу. Выйду в отставку, женюсь, заведу огород, а она у нас главным агрономом будет...

Шмурло вздохнул: слишком уж много знал капитан Деряба, чтобы ему вот так спокойно в отставку уйти.

– На ванессе, что ли, женишься?
– спросил маркграф.

– Извращенец, - ответил Деряба.
– Я с одной девушкой давно переписываюсь. Певица Лариса Толстоедова - знаешь?

– Знаю, - сказал Миканор, надевавший кожаные штаны.

Деряба уронил свежепостиранную рубаху в пыль.

– Знаю, - подтвердил маркграф.
– Очень мы с ней неплохо время провели в Новом Афоне... Ой, что это я плету? У меня в голове все перепуталось...

Деряба, возобновив левой рукой стирку, правой взял Миканора за душу и принялся ее вытряхивать. Сообразительный Шмурло сразу же приступил к допросу, в ходе которого выяснилось, что ненасытный маркграф, когда ему надоедали местные красавицы, делал, оказывается, вылазки в Мир, причем как раз через знаменитую Новоафонскую пещеру. Вылазки свои он подгадывал к курортному сезону, раздевал обычно какого-нибудь пьяного и покорял сердца в его костюме. Женщины наши его крепко уважали и называли Гивико, а что это такое, он, маркграф, и до сих пор не знает, зато знает массу ласковых русских и грузинских слов. Обнаружилось даже, что у них со Шмурлом имеется масса общих знакомых - и Клавдия Гуговна, и Ксюша Оберемок, и Натэла Никитична, не говоря уже об Анжеле Титовне...

– То-то она нас все время каким-то Гивико попрекала!
– скрипнул зубами Деряба.
– А это вот кто был! Собирайся, сволочь! Хватит нам тут ошиваться!

Но на землю резко пали сумерки, и пришлось развести костер у входа в башню. Решили все же ночевать на воздухе, не рисковать - сматеришься спросонок, тебя и накроет какой-нибудь трухлявой балкой. Оборванцы страшно обиделись, что зря занимались уборкой, ведь они никогда не служили в той же армии, что Деряба. Ворча, они тоже сгрудились вокруг костра, только баронет куда-то подевался.

– Не навел бы кого на нас, - заметил Деряба.

– Да я его это... На разведку отправил, - успокоил маркграф.
– Девочки какие-нибудь, то-се...

– Девочки?
– с сомнением спросил Деряба, но Миканор уже откупоривал бочонок с вином. Пили из дорогих резных кубков - их тоже решили прихватить с собой. Из леса доносился писк ванессы, дававшей наставления задичавшим травинкам. Девочки все не шли. Оборванцы ругательски ругали окаянного Гортопа Тридцать Девятого за разорение, хотя и признавали, что при нем был порядок.

Шмурло и маркграф состязались, перечисляя на память все рестораны от Трихополя до Сухуми. Деряба молчал: ему страшно хотелось домой, а здешние приключения не казались уже ни забавными, ни привлекательными. Потом он на всякий случай спросил про ангольского колдуна Булумбу - не видели ли здесь такого маленького, черненького, в побрякушках?

Маркграф как раз дошел уже непосредственно до ресторана «Апсны» и сбился.

– Ты, Степан, должно быть, про Черного Карлика говоришь, его к ночи поминать не надо. Когда Шишел и Мышел возводили земной диск, этот Карлик им всяко пакостил, да и до сих пор не унялся. Только у тебя ведь копье из зуба голяка, он к нам подойти побоится.

Деряба обхватил голову руками. Вот наслесарили-то Рыло с Гидролизным!

– Полкан, а с Востромырдиным-то как?

– Плевать мне теперь на Востромырдина, - сказал Шмурло.
– Я и так не с пустыми руками вернусь. Пока ты со своей насекомой лясы точил, я тут целую агентурную сеть зарядил по деревням - вот они, расписки-то! Миканор у нас резидент, ему ежегодная путевка на август в санаторий КГБ полагается. Давай-ка, маркграф, звездочки обмоем!

– Путевка - это хорошо, - сказал Миканор.
– Иначе никаких денег не хватит - комнату снимать, да и менты все время привязываются...

– Ничего, лейтенант, ты на ментов-то - тьфу!
– сказал Шмурло.
– Мы ментов-то нынче вот так взяли!
– И показал с помощью кулака, как именно чекисты взяли нынче ментов.

Наконец выпили по последней и повалились спать, беспечно доверив оборванцам нести стражу. Шмурло согревал своим телом драгоценные расписки, завернутые в «Листоранскую правду», и думал, как и зачем попал он в эту историю, не зря ли проваландался неизвестно где столько времени, не определят ли его вербовочную деятельность как самоуправство. Но будь что будет, лишь бы ноги унести отсюда!

Капитан же уснул сразу и во сне увидел и себя самого, и полковника, и маркграфа, и слесарей, и Востромырдина, и залитый кровью зал, и горящую цистерну на железнодорожных путях, и каких-то бородатых людей с автоматами - все они находились на огромной белой плоскости, и ползла эта плоскость вместе с ними куда-то вверх, в гору, и раздавался оглушительный треск, и склонялось над ними некое гигантское незнакомое лицо с сигаретой во рту, и как раз от этого лица вроде бы и зависело, быть ли ему, Дерябе, живу или пропасть навсегда в дебрях страшного Замирья, а великанья физиономия ухмылялась и подмигивала - ничего, мол, капитан, прорвешься!

Что же касается свежеиспеченного лейтенанта Миканора, Соитьями Славного, то он в эту ночь вообще не сомкнул глаз, но это вовсе не значило, что баронет привел девочек.

Глава 13

Темнело. Анжела Титовна, измученная таинственными событиями и странными допросами, допила остатний фужер экспортного полтавского шампанского «Хома Брют» и взяла с полки первую попавшуюся книгу. На наше с вами счастье, это оказался увенчанный лауреатством роман главного писателя страны Егора Марковича Мокеичева «Идущему кверху». Через несколько минут она обо всем забыла, всецело захваченная волшебным вымыслом...