Избранное
Шрифт:
— Наверное, он… и сам был бы не прочь… — начал я, но запнулся на полуслове и решил выждать.
— Он, мол, ничего не может обещать в эти трудные времена, ибо государственная казна стонет под тяжким гнетом огромного количества неотложных проблем, требующих дополнительных затрат, и финансовой неразберихи, хотя потом все же добавил, что не станет голосовать против нашего Эйлифса, если большинство в финансовом комитете решат поддержать его кандидатуру. Он, видите ли, любит Эйлифса… И как по-твоему — за
— Конечно, за поэзию, — сказал я. — За стихи.
— Нет, милок! За благородные идеи, за борьбу против хлеба и сахара, за сенсационные статьи о вегетарианстве! Нужно было видеть этого скупердяя, когда он разглагольствовал об экономии, напоминая, что наш Эйлифс хочет заставить всех жрать щавель и чуть ли не силос!
Шеф вынул изо рта окурок, раздавил его в пепельнице Эйнара, улыбнулся и быстро посмотрел на меня.
— Боюсь, как бы кое-кто в обморок не упал, когда узнает, что наш Эйлифс получил стипендию по восемнадцатой статье бюджета!
— Ну-у… кто же?
— Мои старые друзья-радикалы!
Мне это ничего не говорило.
— Я жестоко ошибусь, если они не засуетятся и не поднимут шум в прессе, — сказал он. — Увидишь, как завопят эти бесплодные поэты и критики!
— Да уж. Наверняка.
Шеф, сияя, вышагивал от двери до окна и обратно.
— Представляю, как они запоют. — Он назвал имена известных писателей, в том числе прославившихся строптивостью и радикальностью взглядов. — Только ведь их камнями забросают, если они попробуют изрубить в куски нашего Эйлифса. Он же теперь невероятно популярен, женщины с ума по нему сходят!
Мне нечего было сказать. Я наизусть знал такие разговоры о популярности поэта, и пересуды меня мало интересовали, к тому же я в этом плохо разбирался. Вальтоур поправил галстук.
— Тебе не интересно, Паудль?
— Мне? Не знаю…
— Какого черта ты такой вялый? Что-то случилось?
Я отрицательно покачал головой.
— Ты похудел за лето! У тебя слишком грустный вид!
Не поднимая головы, я тем не менее чувствовал на себе его внимательный взгляд.
— Тебе нужно развеяться, — сказал он дружески. — Ты либо мало ешь, либо мало спишь.
— Вы думаете?.. — пробормотал я, от неожиданной заботы на душе у меня потеплело.
— Ты, кажется, помолвлен. Как поживает твоя девушка?
Меня бросило в жар, и я уставился в корректуру.
— Все… все кончено.
— Trouble in love! [98] Бедный мальчик!
Вальтоур остановился у окна, посмотрел на улицу и некоторое время молчал, а потом как бы подумал вслух:
98
Несчастная любовь! (англ.).
—
Если бы эти слова принадлежали Стейндоуру Гвюдбрандссону (а это весьма походило на его добрые советы), то он изрек бы их тоном старика-учителя, насмешливо и важно, с оттенком недовольства невежеством подопечного. Но по тону моего шефа было совершенно ясно, что он хотел только засвидетельствовать мне свое участие и тем самым по-своему ободрить меня. На душе полегчало, и я подумал, что он славный малый, хотя и опасался дальнейших расспросов. Ни ему, ни кому-либо другому я не мог доверить историю с Кристин.
Опасения не подтвердились. У Вальтоура хватило такта не возвращаться к этой теме. Он заправил авторучку чернилами и ушел к себе в кабинет. Я же принялся за корректуру. Через некоторое время он распахнул свою дверь и спросил, нет ли Эйнара.
— Вышел. Кажется, собирался постричься, — сказал я.
— Н-да. — Вальтоур замер в дверях, слегка нахмурился. — А ты что копаешься?
— Я?
— Кстати, со следующего месяца будешь получать на сорок крон больше!
Не успел я сообразить, что произошло, как он попросил меня держать язык за зубами.
— Эта новость не для всех, — сказал он коротко. — Если все будет хорошо, то тебе еще подкинут.
Уж не знаю, как я собрался с силами, но все же умудрился поблагодарить Вальтоура.
— Не за что, твоей беде эти кроны вряд ли помогут, — сказал шеф, обводя глазами редакцию, будто искал что-то, но что, так и не вспомнил. — Заслужил, — добавил он, отправляясь к себе.
Как-то ясным воскресным утром в начале октября в дверь моей комнаты постучала хозяйка дома, фру Камилла Йоуханнсдоухтир, жена управляющего Бьярдни Магнуссона.
— Вас к телефону, Паудль!
Раньше мне никогда не звонили по домашнему номеру управляющего. Телефон мне был не нужен, я пользовался им не чаще жильцов из полуподвала. Сердце вдруг сильно забилось; я будто в забытьи сбежал по лестнице вслед за хозяйкой и наконец услышал, в трубке мужественный голос Вальтоура:
— Привет, дружище! Не побеспокоил?
Чего я ждал? Почему молчал? Надеялся услышать другой голос?
— Алло! — окликнул Вальтоур. — Алло!
— Добрый день, — отозвался я, рассеянно глядя на письменный стол Бьярдни Магнуссона, на кресло, книжный шкаф, семейные фотографии и картины, но шеф вернул меня к действительности.
— Не хочешь проветриться сегодня? — спросил он. — Прокатимся к озеру в Тингведлир?
Немного опомнившись, я с радостью согласился: