Избранное
Шрифт:
— Сейчас, — прервал его Таллагран, — в нашем распоряжении имеются другие методы для привлечения рабочего класса. Если бы вы сами занимались спортом, вы бы лучше понимали настроения молодых рабочих.
— Вернее, молодых работниц, — сердито сказал Нобле.
Таллагран захохотал.
— Вы стареете, друг мой, — отозвался он, — и просто завидуете.
В смотровом зеркале он заметил, что Филипп прислушивается к их разговору.
— В самом деле, Летурно, — сказал инженер. — Почему бы вам не организовать футбольную команду в противовес регбистам Бриана? Как правило, наиболее смышленая часть молодежи вступает в спортивные общества. Футбольные команды — это рассадник будущих старших мастеров.
— Из всех
— Ах, верно, — сказал Таллагран. — Мне ведь говорили, что вы поэт. Я лично предпочитаю баскетбол.
— Баскетболисток, — язвительно заметил Нобле.
— А почему бы и нет? — возразил Таллагран. — Я мужчина и горжусь этим. А разве хорошенькой девушке повредит, если я шепну ей в уголке словечко-другое.
И он беззвучно рассмеялся.
— Я, видите ли, изобрел свой собственный способ прививать дух АПТО нашим будущим старшим мастерицам.
Он снова рассмеялся. Нобле упрямо молчал, он сидел, напряженно выпрямившись, уткнув подбородок в галстук. Филипп решил, что Маргарита, наверное, была любовницей Таллаграна. Эта мысль возмутила его. Почему? спрашивал он себя. Он вспомнил Маргариту и Пьеретту Амабль в вечер бала, с улыбкой кружившихся по залу. Пьеретта сказала тогда: «Мы давно дружим» или что-то в этом роде, и ему была неприятна мысль, что подруга строгой Пьеретты уступила Таллаграну. Вульгарные повадки инженера вызывали в нем отвращение.
— А я согласен с Нобле, — вдруг произнес он, — я буду протестовать против увольнения рабочих.
Из всего спора Нобле с Таллаграном Филипп понял только одно, а именно что старый начальник личного стола обеспокоен предстоящим увольнением половины рабочих. Но почему именно собрались их уволить, он не знал, так как не прислушивался по обыкновению к деловым разговорам. Нобле не удивился этой неожиданной поддержке, и не удивился не потому, что принимал всерьез громкие фразы, которые любил бросать игравший в сторонника коммунизма Филипп, — сынки богатых родителей могут позволить себе и не такую фантазию, — но потому, что Филипп был внуком «великого Летурно», а тот говорил «мои рабочие» и измерял свое благосостояние количеством занятых на фабрике рабочих рук.
Таллагран молча пожал плечами. В качестве питомца Училища гражданских инженеров он почитал вопросом чести не уважать мнение какого-то хлыща, к тому же навязанного фабрике правлением Общества.
Они приближались к Клюзо. Таллагран все так же молча сидел за баранкой. Он вел машину быстро, но осторожно, не прибавляя скорости на подъемах и спусках, не срезая поворотов, — словом, вел, как человек рассудительный и зрелый, хорошо владеющий собой, вел совсем в ином стиле, чем Натали.
И это тоже раздражало Филиппа. Ведь у него никогда не было приличного автомобиля. Всю жизнь он разъезжал на каких-то разбитых таратайках, которые к тому же пожирали непомерное количество бензина и из которых нельзя было выжать больше девяноста километров; знал он, что случайные приятели по бару бессовестно обкрадывали его, стараясь всучить ему дрянную машину, да еще советовали при этом не упускать «редчайшего случая». Но Филипп считал, что позволять себя обкрадывать таким способом вполне «в его стиле». Его последняя машина, «форд» модели 1928 года, застряла где-то на полпути от перевала Лотаре из-за перегрева мотора. Филипп столкнул свою калеку в кювет и даже не потрудился вернуться за ней.
В конце разговора Нортмер вручил каждому из представителей фабрики Клюзо решение, отпечатанное на
Несмотря на свое полное невежество в технических вопросах, он все же понял, о чем идет речь, и первой его мыслью было известить рабочих. Он всерьез принял свои собственные слова, сказанные на прощанье Пьеретте Амабль во время ее первого и последнего посещения директорского кабинета. «Можете рассчитывать на меня», — сказал он. «Увидим», — ответила она.
Но как же их предупредить? Он не смел вторично вызвать Пьеретту к себе в кабинет. Ему не улыбалось прослыть хоть на мгновение в глазах Нобле, в глазах служащих и рабочих, а особенно в глазах самой Пьеретты вторым Таллаграном. Пойти на почту к Миньо? В этом случае весь Клюзо будет знать, что Филипп Летурно имел свидание с «коммунистическим лидером», через час все станет известно Нобле, через день — Нортмеру, а тогда, думая. Филипп, за каждым моим шагом будут зорко следить.
Он долго сидел в глубоком унынии. «В сущности, — твердил он про себя, здесь, в своем директорском кабинете, я так же одинок, как заключенный в одиночке». Но узники изобретают тысячи способов сообщаться друг с другом Филипп знал это из прочитанных им романов и мемуаров, — случалось даже, что некоторым несчастным удавалось установить дружеские отношения с тюремщиком. По правде говоря, его одиночество скорее уж схоже с одиночеством тюремщика: «Если у тюремщика есть сердце, он, должно быть, так же не смеет разговаривать со своими узниками, как я с Пьереттой Амабль… Но положено ли тюремщику иметь сердце?» И он вдруг решил написать Пьеретте. Поперек листа бумаги он нацарапал от руки: «Прилагается при сем проект реорганизации фабрики Клюзо, который был мне вручен сегодня утром. В результате его осуществления последует сокращение половины всего числа рабочих. Располагайте мной, я готов бороться бок о бок с вами против подобного злодеяния».
Он подумал с минуту, затем разорвал лист и написал снова тот же самый текст, но на этот раз закончил словами «бороться бок о бок с вами» и опустил слова «против подобного злодеяния», так как последняя фраза показалась ему чересчур напыщенной. Подписался он «Филипп Летурно». Письмо было адресовано мадам Пьеретте Амабль, в поселок Амедея Летурно, ибо рабочий поселок в Клюзо носил имя его прапрадеда. Письмо он сам отнес на почту.
Возвращаясь с почты, он испытывал небывалый энтузиазм. «Я написал, я поставил свою подпись, — твердил он. — Я предался им безоговорочно. Теперь они не могут не верить мне… Я первый из Летурно перешел на сторону пролетариата». Он взбежал по каменной лестнице, перескакивая через две ступеньки, и вихрем ворвался в свой кабинет.
Вскоре к нему постучался Нобле.
— Вот, смотрите, — сказал он. — Чтобы покрыть дефицит фабрики, существует средство, которое, несомненно, менее накладно для самого АПТО и менее тягостно для наших рабочих. Раньше мы производили только дорогие товары, мы прославились высоким качеством нашего панбархата, шелка и так далее…
Нобле принялся излагать свой проект реформы и в качестве доказательств быстро выводил на четвертушке листа колонки цифр. Филипп не слушал, но лицо его сияло, он вспоминал свое письмо к Пьеретте и чувствовал себя героем. В свою очередь Нобле ликовал тоже, видя, что его проект произвел столь сильное впечатление на Филиппа Летурно. Когда он закончил свой доклад, Филипп произнес «браво» и добавил: