Избранное
Шрифт:
Опыт девятимесячной борьбы говорил, что нет.
Комиссар Никаноров уверенно сказал:
– Немцы педантичны, от плана не отойдут!
– Будем стоять на месте!
– окончательно решил Северский.
Двое мучительных суток провели на скате Хейролана. Ночью истязал невыносимый холод, а днем нещадно жгли прямые лучи. Испепеляла жажда - не было и капли воды.
Но трофейные документы не подвели. Вторая колонна карателей не пересекла Аспорт, а первая, наверно удивленная, что в раскинутые ею на десятки километров
Но вдруг обнаружилась третья волна! Она - вроде чистильщика и состояла из местных полицейских батальонов и полков румын.
Колонна стремительно шла к Аспорту и вот-вот могла оказаться с глазу на глаз с донельзя измотанными отрядами жаждущими немедленного отдыха.
Настал критический момент, он был не учтен и потому страшен.
Решать надо было моментально.
А где немцы?
Суполкин и Тома кинулись в разведку.
– Фрицы покидают леса!
– Первое облегчение принес Иван Иванович.
– Они уже в Саблах!
– уточнил командир Симферопольского отряда Христофор Чусси.
Но третья колонна уже пересекает Аспорт.
Выход один: стремительный прорыв.
Македонский в авангарде.
Около ста партизан с гранатами и автоматами, слегка развернувшись по фронту, идут на Аспорт. Рядом с Македонским комиссар Василий Ильич Черный - у него лицо белее полотна; Тома, Иван Иванович, Андрей Бережной, наш старик Иван Максимович Бортников, после падения Севастополя оставивший штаб района…
За Македонским идут ялтинцы во главе с Кривоштой и Кучером.
До Аспорта триста метров.
Партизаны неожиданно оказались лицом к лицу с ротой румын. Появление вооруженных людей настолько ошеломило солдат, что они застыли, как внезапно замороженные.
Македонский торопливо шепнул Томе: «Поздоровайся!»
Моложавый офицер сделал шаг вперед.
Тома ему:
– Командир предлагает разойтись!
Офицер:
– Мы благодарим за великодушие.
Румыны прижались к деревьям и ошеломленно смотрели, как отлично вооруженная партизанская масса шагала и шагала мимо них.
Тома крикнул офицеру:
– Десять минут не двигаться с места!
Офицер в свою очередь:
– Прошу умолчать об этом факте.
Тома, после того как перевел Македонскому просьбу офицера и выслушал его ответ:
– Командир дал обещание.
Так и разошлись, каждый по своей тропе.
Девятнадцатого июля еще один «генеральный прочес» заповедника закончился полным провалом Манштейна.
15
Самолетом меня доставили на Большую землю. Я лег в госпиталь, мучительно думая о тех, кто остался за Басман-горой.
В своих тетрадях я подробно и много говорю
Партизанских отрядов в Крыму было много, действовали от Аджимушкая до стен Инкермана. Существовали Первый, Второй партизанские районы, в них совершались подвиги, которые сейчас воспринимаются как легенды.
В госпитале мне рассказали о действиях отрядов в карасубазарских, зуйских, судакских лесах, а главное - я сам увидел героев, имена которых долетали и до наших южных краев.
Уже после войны меня просили: расскажи о подвигах на Замане и Бурульче, о классических маневрах комбрига Федоренко, командира отряда Городовикова, о Феодосийском отряде, о лихих налетах зуян на магистраль Симферополь - Феодосия, о многом незабываемом из героики тех суровых дней.
Но чтобы рассказать обо всем и обо всех, надо не только знать факты, но и лично пережить их. Сухое перечисление боевых эпизодов дозволительно разве что в оперативных сводках…
Но об одном человеке, о котором так много слышал еще в те страдные дни битвы за Севастополь, кто мне очень дорог, душевно близок, хочется все же кое-что сказать.
Я лежал на госпитальной койке и просыпался на рассвете: будил шум в дальнем коридоре - это прибывали раненые из восточных лесов, которых доставляли на самолетах.
Их прибывало не много - по два-три человека, но они появлялись в одно и то же время - в три часа утра.
Я сбрасывал легкое одеяло и шел им навстречу, за мной шли и другие. Много нам не надо было, мы задавали единственный вопрос: «Как там?»
Нам отвечали в основном одинаково: «Держимся!», или: «Даем жару!»
Но часто говорили и так: «Чубовцы крепко чесанули фрицев!» Или: «Чуб дал прикурить!»
Еще в ноябре сорок первого года, на пункте связи Центрального штаба, я впервые услышал имя Михаила Ильича Чуба. И вот с тех пор почти постоянно слышу о нем. В моем воображении родилась классическая фигура партизанского вожака.
Чем- то она была сродни образу Македонского.
В 1948 году я познакомился с замечательным героем партизанской борьбы на Украине писателем Петром Петровичем Вершигорой.
Мы до удивления быстро сблизились. Наверное, такое возможно только с единомышленником, с человеком судьбы, так похожей на собственную.
Близость нашу оборвала только скоропостижная смерть талантливого писателя и большого человека.
Петр Петрович преклонялся перед крымскими партизанами, его живо интересовали судьбы героев, события, факты. В первом же письме ко мне запросил: «О каком-то Чубе ходят легенды. Скажи, был ли такой человек в действительности? А может, это лишь фантазия писательской братии?!»