Избранное
Шрифт:
– Риск?
– Минимальный. Попадание снаряда с закрытых позиций исключается. С открытых не позволим.
– А удар с неба?
– Площадка - четыре квадратных метра. Вероятность попадания - один шанс из тысячи. На НП будут только командиры частей и связные.
– Запрещаю находиться там всем. Лезьте сами и по мере необходимости держите там одного из командиров частей!
Утро началось мелким дождем. Холмы накрыло туманом, видимость - не более ста метров. Я с Горбанем и двумя связными пробрался на новый НП - знали об этом только
После полудня подул холодный северо-западный ветер, разогнал тучи - открылся горизонт. Мы сразу же засекли две дальнобойные батареи, группу танков, замаскированных ветками. До самой ночи наши оперативные карты пополнялись данными о противнике.
Позвонил генерал:
– Держитесь?
– Не трогают, не догадываются, должно быть…
– Или для себя берегут. На всякий случай заминируй.
– А мы не собираемся оставлять вышку - нам удобно.
– Припрут - оставишь…
42
Ночь с 5 на 6 марта 1945 года взорвалась от внезапного и мощного артиллерийского удара. Снаряды противника били и по переднему краю нашей обороны, и по ее второму эшелону.
У нас было меньше танков, самоходных орудий, но командование Степной армии, точно угадав направление главного удара, стянуло бронетанковые силы в нужный район и хорошо замаскировало.
Начался танковый штурм левее нашей дивизии - в районе Надьбайома. На километр фронта шло до сорока немецких танков. Они вклинились в нашу оборону на глубину три километра. Через час по наступающему противнику наши войска нанесли мощный танковый контрудар. Он отступил.
Атака эсэсовской моторизованной дивизии повторилась на том же участке фронта. Нас пока не трогали. С высокой церковной колокольни в восьмикратный бинокль поле ожесточенной схватки видно как на ладони. На виноградниках, южнее нас километра на три, горят немецкие танки, пылают семитонные «бенцы».
В двенадцать часов дня наша дивизия начала контрнаступление. После тридцатиминутного сосредоточенного артиллерийского удара по огневым точкам немцев я поднял полк в атаку. Встретили нас бешеным огнем. Генерал приказал отходить на исходные рубежи. Батальоны не без потерь вернулись в свои окопы.
Ночь прошла беспокойно. Полк укреплял оборону, пополнялся боеприпасами. Нас усилили отдельной штрафной ротой с тяжелым пехотным оружием.
Утро тихое. Нет даже обычного дежурного огня. Настораживаюсь.
Начальник штаба подполковник Алексин, тщательно выбритый, взобрался на колокольню и, отдышавшись - он торопился, - вынул из черного футляра пенсне, протер его серым замшевым лоскутком, доложил:
– Есть основания предполагать, что противник нанесет удар по нашей части и острие его будет направлено на НП полка, то есть на богомольню. Если учесть, что уже имеется шесть прямых попаданий в сам костел и три в четырехэтажное здание католического училища, примыкающего
– Что вы предлагаете?
– В шестистах метрах северо-восточнее, у отметки сто одиннадцать, как выявлено нами, есть приличный подвал…
– Вот и оборудуйте там по всем правилам основной НП полка, обеспечив со мной надежную связь.
– Только по радио, уж извините.
– А телефонную?
– По сути, ее не будет - сплошные обрывы.
– В резерве штрафная рота. Пусть под огнем роют траншеи и понадежнее упрячут кабель. У меня все, Александр Александрович.
Помощник начальника штаба по разведке, распластавшийся у моих ног, доложил:
– Западнее Шашгата скапливаются танки. Замечено три машины с мотопехотой.
– Авиатор, ослепли, что ли?
– крикнул я.
– Зеваете двадцать шестой квадрат?
– Никак нет - вызов наш принят, - несется голос с площадочки лестничным пролетом ниже нашей.
– Вся техника у Надбайома. Там каша.
– А вы настаивайте!
– Связываюсь. Я «Терек»… Я «Терек». Перехожу на прием.
Немецкие пушки накрыли костел. Прямым попаданием скосили угол училища. Колокольня окутывается красной пылью. Сквозь грохот прорывается неистовый крик:
– Курсом на нас - девятка немецких пикировщиков!
С воем сирен летят бомбы. От взрывов земля вздымается выше колокольни. У меня холодеет живот, вязкостью стягивается пересушенный рот, испытываю омерзительное чувство беспомощности. Вот-вот сорвусь в подвал, под его спасительные своды. Авиаштурм внезапно обрывается - в небе наши «Яки». На руках подтягиваюсь к окошку и вижу, как немецкий пикировщик врезается в косогор и тут же взрывается.
Дым рассеивался. Шесть танков и до двух рот мотопехоты бранденбуржцев заняли исходный рубеж для атаки левого фланга полка.
– С пехотой справимся, - докладывает командир первого батальона.
– О танках мы позаботимся. Держись, - требую я.
В шестикратный бинокль нащупал одну из батарей Горбаня. Истребители разворачивали пушки на прямую наводку.
Под прикрытием танков, которые осыпали наш передний край бризантными снарядами, бранденбуржцы начали психическую атаку. Уже горел и взрывался третий танк, а эсэсовцы тем же размеренным шагом, вскинув автоматы, шли и шли, и казалось, что они застрахованы от пуль и осколков. Уже кинжальный огонь наших пулеметов скашивал передний ряд, а отборные гитлеровцы, рослые, пьяные, не сбивая темпа, идут, идут, паля из автоматов.
Будто из земли выросла и пошла в контратаку рота наших гвардейцев. Мгновенно умолкли пушки и пулеметы - наши и немецкие. В страшной тишине началась рукопашная.
– На правом фланге немецкие танки утюжат окопы!
– оглушил меня докладом помначштаба по разведке.
Одиннадцать танков - из них два «королевских тигра» - хозяйничали на позициях третьего батальона полка. Меж виноградниками по лощине ползли раненые; одиночные солдаты перебежками, от кустарника к кустарнику, уходили в тыл.