Избранное
Шрифт:
Поднялся неожиданно и, взяв в руки автомат, властно скомандовал:
– А ну встать!
Лениво сбросив с себя одежду, партизаны поднялись.
– Быстрее, по боевой тревоге!
– подгонял Кривошта.
– А теперь всем выйти из кошары!
Он первый твердым шагом направился к выходу, за ним медленно потянулись недоумевающие партизаны.
На холодном ветру Кривошта построил партизан в две шеренги.
– Что это еще за эксперимент? Холодно! Давайте в кошару. Чего морозишь, командир?
– В кошару вернемся тогда,
– Где же его ночью найдешь?
– Найдешь! Пропуск в кошару - вязанка хвороста. Кто хочет тепла, тот найдет!
На часах поставили нового парторга Михаила Вязникова.
Кучер и Кривошта первыми принесли по доброй охапке мелких веток и начали приводить помещение в жилой вид.
Через полчаса появилась возбужденная группа партизан с сеном.
– Везет вам, хлопцы!
– почти по-мальчишески крикнул суровый Кривошта. Кто-то.уже с улыбкой посмотрел на него.
Кошара быстро меняла свой вид. Кривошта с военной точностью распределил места для лежанок, наметил проходы. Все дыры проконопатили хворостом и сеном, сразу повеяло уютом, стало теплее и веселее. Скоро закипела вода в котлах, мы заварили чай и пригласили всех угощаться.
На середину вышел Николай Иванович Туркин, тот самый бухгалтер, который с Кулиничем убил комендантских солдат в первом бою. Когда мы явились в кошару, я не узнал его. Большая, неопределенного цвета борода сильно изменила Туркина. Но сейчас он, посмотрев на нового командира отряда, вдруг, может впервые улыбнувшись за эти дни, сказал:
– Ну, теперь у нас получается вроде порядок!
«Порядок» - редкое слово в устах настоящего бухгалтера.
В полночь Кривошта, снимая портупею, приказал:
– Всем спать!
Яркое зимнее утро. Слышны разрывы бомб где-то в районе Бахчисарая и далекий ровный рокот моторов. Это наши летчики с кавказских аэродромов «поздравляют» фашистов с предвесенним утром.
Кривошта снова выстроил партизан.
– Сегодня день санитарной обработки. Долой бороды и грязь! Все перестирать, перечистить, перештопать! Это главная боевая задача.
– Командир вытащил из планшета ножницы. Под руку попался директор Ялтинской средней школы Ермолаев - «Пугачев», как прозвали его в лесу за черную, поистине пугачевскую бороду.
– Ребята, Пугачеву хана!
– кричит Смирнов, бывший гурзуфский маляр. Он правит бритву для очередной процедуры. Брадобрейный комбинат работает полным ходом. Кто-то умоляет оставить ему бороду.
Кривошта смеется:
– Ее надо заработать! За пять убитых фашистов буду награждать бородой, за десять - звание «Пугачев» и борода до колен!
Переменилось настроение, появился смех, совсем исчезнувший из обихода ялтинцев. Кривошта все делал без натяжки, легко, естественно, но за этим чувствовалась железная воля.
Три иголки без устали штопали и латали партизанское одеяние. Вокруг костров люди толпились за горячей водой, посуды не хватало.
Потом началась реорганизация отряда. Кривошта настаивал на создании боевых взводов и хозкоманды. Я подумал и согласился. Партизанский отряд, конечно, не регулярная часть, но теперь во главе отряда кадровый пограничник, пусть будет так, как ему хочется.
Партизан распределяли по взводам. Тут решающее слово было за Петром Ковалем, Сашей Кучером, Иваном Подопригорой и Михаилом Вязниковым. Они знали людей, видели их в бою с карателями.
– Товарищ командир, а в какой же взвод Семена Зоренко? Он наш, гурзуфский, - спросил Смирнов.
Думали, гадали и оставили при штабе для охраны. Правда, прежде спросили у него:
– Куда желаешь?
Он мялся, мялся, а потом выдавил из себя:
– Хоть в попы, хоть в пономари. Церковь одна, без колоколов.
Кривошта внимательно посмотрел на партизана, но ничего не сказал. День закончился. В конечном счете, как думал я в тот вечер, вся наша предварительная подготовка может оказаться безрезультатной, если не достигнем главного: боевого успеха.
Видел, как дотошно расспрашивает новый командир об обстановке на Южном берегу, как изучает по карте тропы, как интересуется глубиной снега.
У нас было одно замечательное преимущество - внезапность. Фашисты чувствовали себя на южном шоссе относительно спокойно, не боялись передвигаться даже по ночам. Их там никто еще не трогал.
Главный расчет был именно на внезапность. И конечно, на подбор людей. Тут у Николая была своя тактика. Кучер рекомендовал самых боевых; тех, кого он водил под Гаспру, когда забрал в качестве трофеев оружие и солдатские книжки. Но Николай Кривошта стал возражать:
– Воевать должны все, а не исключительные лица. Мы пойдем под Гурзуф, значит, первые кандидаты те, кто лучше знает местность, кому этот край роднее.
И я согласился с командиром. Правильная логика: «Воевать должны все!»
Отлично знали район рабочий совхоза «Гурзуф» Григорий Кравченко, айданилец Михаил Болотин, бывший гурзуфский маляр Александр Смирнов. И два ялтинца: бухгалтер Туркин, учитель Ермолаев.
Мы их проводили, а через час ушел и комиссар, увел комсомольцев Галкина, Тимохина, Горемыкина и Серебрякова на Гаспринский перевал.
Две операции решали судьбу всего отряда. Мы очень волновались.
По глубокому сыпучему снегу Кривошта подошел к спуску у Гурзуфского седла и расположил группу в полуоткрытой пещере… Впереди длинная ночь. Тихо. Не слышно привычных выстрелов патрулей. Далеко в море бродит одинокий огонек, перемигивается с берегом.
– Спать!
– Приказал Кривошта.
Он засыпал мгновенно, но прежде будто программировал память, чтобы проснуться минута в минуту.
Ровно в полночь открыл глаза, приказал постовому спать, а сам вышел, стал следить за дорогой, которая угадывалась внизу под ногами.