Избранное
Шрифт:
Мы пообедали в ресторане морского вокзала, перейдя булыжную мостовую и линию железной дороги; вокруг не было ни души. Колонны вокзала напоминали колонны собора, покинутого прихожанами с наступлением темноты; одинокий поезд из Лиона объявили, точно номер псалма, который никто не потрудился записать. На длинной платформе не показалось ни одного носильщика, ни одного пассажира. Помещение конторы Британской железной дороги оставалось пустым и неосвещенным. Надо всем стоял запах мазута, водорослей, моря и утреннего улова рыбы. В ресторане обедали только мы; у стойки бара стояли двое мужчин с собакой, да и те уже собирались уходить. Тетушка заказала нам обоим камбалу по-булонски.
— Быть может, отец сидел здесь вечером
— Закажи вина, Генри, — предложила она. — Знаешь, я наблюдаю у тебя какую-то склонность к извращению. Свидетельство тому и вся эта поездка, и урна, которую ты так бережно хранишь. Был бы твой отец похоронен в Хайгейте, я бы ни за что с тобой не поехала. Я против паломничеств к могилам, если одновременно они не служат другой цели.
— Какой же цели служит наш поход? — спросил я довольно раздраженно.
— Я еще никогда не бывала в Булони, — отвечала тетушка. — А я всегда рада посмотреть новые места.
— Вы, как дядя Джо, хотите продлить жизнь.
— Конечно, хочу, я умею получать от нее удовольствие.
— И в скольких же комнатах вы успели пожить?
— В очень многих, — весело отозвалась она, — но до того этажа, где уборная, я, кажется, еще не добралась.
— Мне пора домой, — с пронзительной интонацией сказал по-английски один из мужчин у стойки. Он был сильно под хмельком и когда нагнулся погладить собаку, то промахнулся.
— Еще по одной за наш паром, — запротестовал второй. — Из этой фразы я сделал вывод, что он работает на Британской железной дороге.
— Проклятая «Кентская дева» [141] . Моя жена тоже была когда-то кентской девой.
— Давненько уже не дева, приятель, давненько.
— Верно. Поэтому я и обязан являться домой ровно в девять вечера, чтоб ей застрелиться.
— Ревнивая она у тебя, приятель.
— Ненасытная она.
— Никогда не любила слабаков, — заметила тетушка. — Твой отец не был слабым, он был ленивым. Он считал, что на свете нет ничего, за что стоило бы сражаться. Он не стал бы сражаться за саму Клеопатру… но он придумал бы какой-нибудь хитрый маневр. Не в пример Антонию. Меня удивляет, что он забрался в Булонь — для него и это было далеко.
141
Так называли Элизабет Бартон (1506–1534) — пророчицу, побуждавшую католиков оказывать сопротивление Реформации; была повешена по приказу Генриха VIII.
— Может быть, поехал по делам.
— Тогда он послал бы компаньона. Кстати, этот компаньон, Уильям Кёрлью, — вот уж был слабак. Он завидовал интрижкам твоего отца — сам он и одну-то женщину не мог удовлетворить. Он вечно терзался по этому поводу, так как жена у него была идеальная: ласковая, расторопная, покладистая, а то, что она была немножко требовательна как женщина, другой бы муж счел достоинством. Уильям сам сознавал, что невозможно бросить безупречную жену — надо, чтобы она тебя бросила, и твой отец, который был гораздо изобретательнее, чем предполагали окружающие и чем допускала твоя мать, придумал для него хитрый план: Уильям должен был писать жене анонимные письма, обвинявшие его в супружеской неверности. Такие письма выполняли бы сразу четыре задачи: льстили его самолюбию, объяснили бы жене, почему он к ней невнимателен, заставили бы ее утратить самообладание и в конце концов, возможно, привели бы к разводу,
В тот вечер, когда пришло письмо, в доме Кёрлью ожидались гости. Миссис Кёрлью как раз взбивала диванные подушки. Она мельком взглянула на желтый конверт, решила, что это счет, и положила его на стол. Можешь себе представить состояние Уильяма. Я хорошо его в то время знала, да, собственно, я тоже была у них в тот вечер в гостях вместе с твоими родителями. Отец твой рассчитывал быть там в решающий момент. Но подоспело время уходить, оставаться дольше, даже под предлогом разговора о делах, было неудобно, а письмо так и лежало невскрытым. Как развивались события дальше, отцу пришлось узнать позже от самого Уильяма.
Мелани — такое уж дурацкое у нее было имя, а вместе с фамилией Кёрлью звучало еще глупее, — Мелани вытирала бокалы, когда Уильям поднял с пола из-под столика желтый конверт.
— Это твое, душенька? — спросил он, и она ответила, что это всего лишь счет.
— Все равно конверт надо вскрыть, — возразил Уильям и протянул ей письмо. А затем пошел наверх бриться. Она не требовала, чтобы он брился к обеду, но еще на заре их брака недвусмысленно дала понять, что в постели предпочитает гладкие щеки — кожа у нее была очень чувствительная. (Иностранцы всегда считали, что у нее типично английский цвет лица.) Дверь в ванную была приоткрыта, и Уильям увидел, что желтый конверт она положила на туалет, так и не распечатав. От напряженного ожидания Уильям порезался в трех местах, так что пришлось налепить клочочки ваты, чтобы остановить кровотечение.
Мужчина с собакой проследовал мимо нашего столика.
— Давай иди, поганец. — Он с удрученным видом тянул пса за поводок.
— Домой, к кентской деве, — поддразнивал его приятель, оставшийся у стойки.
Я узнал этот особый блеск в глазах тетушки. Я уже видел его в Брайтоне, когда она знакомила меня с историей собачьей церкви, потом в Париже, когда она рассказывала про роман с мсье Дамбрёзом, затем в Восточном экспрессе, когда описывала бегство мистера Висконти… Сейчас она вся ушла в свое повествование. Уверен, что мой отец, поклонник Вальтера Скотта, не сумел бы рассказать про семейство Кёрлью и вполовину так динамично — диалога у него было бы меньше, а описаний больше.
— Уильям, — продолжала тетушка, — вышел из ванной и забрался в огромную двуспальную кровать — Мелани сама ее выбрала в «Клене». Уильям так волновался, что, полный нетерпеливого ожидания, даже не взял на ночь книжку в кровать. Он хотел, чтобы решающая минута наступила как можно скорее.
— Я сейчас, милый, — сказала Мелани, намазываясь кольдкремом Понда, который она предпочитала всем новым кремам — по ее понятиям, он больше соответствовал ее типично английскому цвету лица.
— Неприятный счет?
— Какой счет?
— Который упал на пол.
— Ах, этот. Я еще не смотрела.
— Будь осторожней, ты его опять потеряешь.
— Хорошо бы, если бы навсегда! — добродушно отозвалась Мелани. Правда, она позволила себе такое легкомыслие только на словах — она всегда вовремя расплачивалась за покупки и не позволяла себе дольше месяца продлевать в магазине кредит. Поэтому она вытерла пальцы косметической салфеткой, вскрыла письмо и прочла первые неровно напечатанные слова: «Ваш супруг, сударыня…»