Избранное

Пиляр Юрий Евгеньевич

30

— Самолеты, гаубицы, танки. Иначе — дохлое дело. В лоб эту стену не пробить,— сказал майор, закурил и посмотрел на часы.

— Еще два вопроса… Вы не пробовали занять тот дот, что в ничейной полосе?

— Нет. Во-первых, там вокруг понатыкана уйма мин, а во-вторых, зачем он нам сейчас?

— Это понятно,— сказал Евстигнеев.— А что у немцев на северной окраине Вазузина, недалеко от железнодорожной станции, в отдельных строениях между речкой и вокзалом?

Майор заглянул в свою карту.

— Шут их знает. Мы этим местом

специально не интересовались… Пушки там, во всяком случае, не стоят, это я гарантирую. Вся артиллерия, в том числе минометы, у них в черте города, а что там, в этих строениях… склады, вероятно, какие-нибудь. Скорее всего склады.

— Да, похоже,— сказал Евстигнеев. Надо было закругляться: в двадцать один час он собирался пойти с Зарубиным в разведроту, проводить людей в ночной поиск. Евстигнеев встал: — Ну что же, большое, как говорится, вам спасибо…

— Очень возможно, что к этим строениям ведет глубокий ход сообщения от тех дотов, что на левом фланге. Точно установить нам пока не удалось.

— Там узкий извилистый овраг. Спасибо,— повторил Евстигнеев. Ему хотелось поговорить с Зарубиным, перед тем как отправиться к разведчикам, а до этого успеть хотя бы в общих чертах обсудить с Поляновым то новое, что сообщил майор.

Тот уже укладывал в планшет карту, худое лицо его несколько оживилось. Кажется, только теперь майор вполне поверил, что его дивизия сдает свой участок под Вазузином другому соединению и переходит во второй эшелон армии.

— Ну, ни пуха вам! — сказал майор и крепко стиснул руку Евстигнеева тонкой жилистой рукой. Потом он попрощался с Поляновым, который в течение всей встречи не проронил ни слова, и вместе с ним вышел.

Юлдашов убрал со стола пустые стаканы, банку с недоеденной тушенкой, смахнул в ладонь хлебные крошки. Евстигнеев вспомнил, что еще не ужинал, но уже подоспело время идти с Зарубиным в разведроту.

— Вы, товарищ Полянов, обмозгуйте хорошенько все, что рассказал майор. Я думаю, это сильный довод в пользу того, что нам надо отказаться от фронтального удара. Вы это тоже учтите при обосновании наших предложений. А с вами, товарищ Зарубин, поговорим дорогой,— сказал Евстигнеев, когда вызванные

31

по его приказанию начальники отделений вновь стояли перед ним.

Затрещал трофейный телефон. Евстигнеев услышал низкий бас комдива:

— Как дела? Сообщил что-нибудь интересное сменяемый начштаба?

Евстигнеев сказал, что новости не из приятных, он хотел бы через часок зайти для доклада, на что Хмелев ответил, что если дело терпит часа два, то он просит разговор отложить и на это время принять на себя бразды правления. Евстигнееву ничего не оставалось, как согласиться.

— Ничего не попишешь,— сказал Евстигнеев Зарубину.— Провожайте людей сами. Хорошо бы хлопцам удалось притащить фрица или хотя бы как следует пронюхать, что там, в кирпичных строениях. Можно ли там зацепиться — вот главное…— Евстигнеев отошел к двери, припоминая, не упустил ли чего-нибудь

из виду, и проговорил задумчиво: — А доты-то эти наши были, оказывается. Такая досада… Да,— сказал он,— вы позвонили в штаб головного полка насчет саперов?

— Все в порядке, товарищ подполковник. Аракелян уже снарядил группу для пустующего дота. Вот и вернемся в свои доты,— с улыбкой сказал Зарубин.— Разрешите идти?

— Да, идите, идите,— сказал Евстигнеев.

6

Отдав распоряжение о развертывании новых КП, НКП и ЗКП (командного, наблюдательного и запасного командного пунктов), переговорив по телефону с двумя полками и ответив на звонок начальника оперативного отдела штаарма, Евстигнеев вышел на улицу.

Над головой было звездно. Громыхал фронт. Небо над Вазузином расцвечивалось зелеными, голубыми, желтыми огоньками ракет, белыми дугами трассирующих пуль, тускло-багровыми отсветами дальних пожарищ.

Глубоко, во всю грудь, вздохнув, Евстигнеев направился было к избушке, где квартировал вместе с комиссаром Федоренко, но вспомнил, что отдыхать ему, начальнику штаба, пока отдыхает комдив, нельзя, хоть и посасывало под ложечкой и чуть кружилась от усталости голова. И он пошел по деревне в ту сторону, где за поворотом начиналась вторая улица, в домах и сараях которой размещались подразделения головного полка.

Деревня вновь затихла и казалась необитаемой. Лишь время

32

от времени из черноты задворий доносились простуженные голоса:

— Стой! Кто идет?

Евстигнеев негромко отзывался и шагал дальше, поскрипывая снежком и почти зримо представляя себе, как в этих темных избах по всему полу от порога до занавешенных, в наледи окон, сбившись в кучи, тяжелым крепким сном спят бойцы.

«Вот они завтра, выполняя приказ, пойдут под огонь,— размышлял Евстигнеев,— побегут с винтовочками, увязая в снегу, к фашистским дотам, думая, что начальство все предусмотрело, обо всем позаботилось, а их, бойцов, дело только пробежать под пулями и разрывами мин, надеясь на свою счастливую звезду, к железобетонным коробкам и забросать их гранатами… А позаботилось ли начальство, я, Евстигнеев, прямой начальник всего личного состава дивизии, чтобы этот предстоящий бросок бойцов в атаку не был напрасным? Все ли сделал, что мог?»

Он остановился перед большим домом с обрывками проводов на стене и тотчас был окликнут часовым.

— Затвор,— ответил Евстигнеев вполголоса и, пройдя короткую тропу, поднялся на крыльцо.— Что же вы, товарищ боец, тут у самых дверей околачиваетесь? — строго сказал он часовому.— Как фамилия?

Часовой, молодой круглолицый парень, прижал к себе винтовку.

— Парамошкин, товарищ подполковник.

— Разве так, товарищ Парамошкин, положено охранять штаб?

— Дак мороз, товарищ подполковник,— сильно окая и, видимо, нисколько не робея, ответил часовой.— А в мороз все кругом слыхать. Я и ваши шаги, товарищ подполковник, издалече признал.