Избранное
Шрифт:
Сергей Сергеевич щелкнул своим микрофончиком и приказал в него, как выругался:
— Главного механика ко мне!
— И чаю еще, — успел я посоветовать.
— И чаю! — крикнул он так, что тот чай, поди, от одного голоса вскипел.
Тихо у нас в кабинете стало и неловко: он меня взглядом молча ест, я стакан чая молча пью. Не обед, а объеденье, жаль, что гвоздь торчит в сиденье.
Считай, с директором мы поругались. А я сижу себе спокойно, и обиды у меня ни в одном глазу. Потому что Сергей Сергеевич не чинодрал. Для карьериста что главное? Успех, движения, достижения… А коли он только об этом думает, то уж ему не до людей, не до их боли,
Главный механик вошел запыхавшись — мужчина здоровый, меня трех надо одного на одного поставить.
— Слушаю, Сергей Сергеич…
— Кто у нас за складом лежит? — спросил директор так, как спрашивают ребяток, когда они не желают есть кашку.
Какая там кашка… Механик съедает пару обедов зараз, бреется дважды на дню, командир нашей дружины… Железобетонный мужик. А от вопроса директора как-то осунулся. Директор глазам своим не верит:
— Правда, лежит?
— Лежит, Сергей Сергеевич…
— Мамонт?
— Мамонт… То есть козловой кран.
— А мамонт?
— Мамонта нет, Сергей Сергеевич.
— А почему кран не на складе? — дошло до директора.
— Положили временно, а потом метели…
— Значит, не только не смонтировали, но и под снег бросили? — начал распаляться Сергей Сергеевич.
— А мы тельфером обходимся, — вставил я.
— Напишите объяснительную записку, — бросил директор главному механику и залпом выпил чай, фыркнув от высокой температуры. — И заодно справьтесь в бухгалтерии, сколько тысяч он стоит…
Мы остались вдвоем. Сергей Сергеевич вздохнул:
— Не мог написать по-человечески?
— Так ведь пошла бы бумажка по кругам, а мамонтом ты заинтересовался…
— Фадеич, а с некрологом не мог прийти?
— Опять-таки пошли бы суды-пересуды. А теперь будете повнимательнее ко всем людям…
— Хочешь сказать, что на начальника колонны годен?
— Сергей Сергеевич, один мужик с проспекта мне байку изложил.
— Опять байка, — усмехнулся директор.
…Приобрел гражданин хорошую специальность и вкалывал на совесть. Да однажды в сквере узрел портфель меж кустов. Открыл его — батюшки… Баба рубель потеряла, на всю жизнь заикой стала. Лежат в портфеле пачки денег одна к одной, как салаки в банке. Отнес он клад в милицию — тыщ тридцать или более. Ну, про него в газете, на работу сообщили, по телевизору показывали… Смотрите все, перед вами не вор. На его работе начальство и задумалось… Как так, герой, а детали точит? Ну и сделали его начальником отдела кадров. Пусть, мол, честных на работу подбирает. Вот и вся байка. Да есть добавочка — новый начальник кадров весь день ходит по заводу и глядит, не обронил ли кто деньги. Ну?
— На все у тебя байки, Фадеич. Может, ты знаешь, как избавиться от дефицита ремонтников?
— Знаю, — признался я без гонора.
— И я знаю — зарплату поднять до водительской.
— Нет, не знаешь, Сергей Сергеевич, — теперь уж сказал я с гонором, поскольку он не знает. — Уравняешь заработки, а останется то ж самое.
— Почему?
— Для молодого парня вертеть баранку интереснее, чем потеть в боксе с запчастями.
— С чего ты взял?
Только это хотел я растолковать ему про вторую сущность, как зазвонил красненький телефон, стоявший особняком. Сергей Сергеевич цапнул трубку с кошачьей проворностью и отозвался голосом неузнаваемым. Видать,
11
Что касаемо одних и тех же моментов, то в любви они не одни и те же. Поскольку дело в разности полов. И то: электронная машина, говорят, полмиллиона случаев отбросит, чтобы подходящую пару сложить. А люди глянули друг на друга — и готово. Любовь с первого взгляда — проживем без оклада. А почему машина вертит полмиллиона возможностей? Потому что ей и в голову не придет, что иной человек держит в мыслях. Разных я знавал мужиков. Один любил жинку за толченое пюре. Другой любил блуд — ему как бы гордость была, что на нее другие польщаются… Знавал мужика, который любил супругу за то, что у той жгучая родинка на носу сидела…
Люби себе на здоровье, коли любится. Да ведь мы толкуем, что любовь горами ворочает от радости. А тут, вижу, жизнь уперлась в нашего Василия бампером, вернее, упрется он взглядом, скажем, в кардан и стоит ошалело, как бабка на проезжей части. Пробовал веселить его россказнями. Помогали мои байки, как покойнику балалайки. Что делать?
Ну, и встал я на одном перекрестке на манер постового. Вечерами стоял, в субботу топтался и в воскресенье пришел. Выбрал местечко у газетного ларька, откуда нужный мне прогал меж домов хорошо видать. И мечтаю — эх, язви его под сваю, сегодня Мария пельмени лепит под четырьмя приправами. Уксусом, горчицей, хреном и сметаной. Сливочное масло само собой…
Только это я вообразил блюдо, паром окутанное, как увидел ту, которую караулил пятый день. Язви его, с муженьком новым идет, мне сейчас ненужным. Однако из-за ларька я выполз и вид состроил, что якобы спешу по делу. Но боюсь, что не узнает, посему, сблизившись, округлил глаза да как ахну:
— Никак Александру Ивановну зрю?
Они стали. Сперва она глядела на меня неопознающе, а потом слабо улыбнулась:
— Николай Фадеич… Как поживаете?
— Верчусь, как коленвал. А вот один человек и повернуться не может.
— Кто? — спросила она тихо.
— Василий, ваш бывший супруг.
— Он вас… послал?
— Ему подобное гордость не позволит, а иду я в гастроном за уксусом для пельмешек.
— Э, дорогой, — заговорил ее муженек. — Неси скорей уксус, а то они заждутся.
— Кто? — удивился я.
— Племянники.
Видать, он пельмени от племянников не отличает. Александру-то я видел не раз: высокая, белая, ходит павой, лицом приятная. А вот муженька впервые. По национальности он грузин или южанин — черный, глазастый, носастый, усики-ниточки, и нашу букву «е» иногда на «э» переиначивает. Я, конечно, его с Василием равняю. К кому ушла-то? И выходит, что новый муж проигрывает мотористу по всем статьям: Василий и ростом выше, и в плечах ширше, и силой наделен, и букву «е» выговаривает. По всем статьям проигрывает, да по одной выигрывает — видать, культурный, ко второй сущности обращен.
Говорю ребятам… Черти вы лысые, глядите за движением мира. Ну Валерка с Эдиком другого замеса. А эти только и знают, что заработки да запчасти, футбол да хоккей. Был я у Васьки дома — одна полочка с книгами, да и та про шпионов. И учебники про самбо и про всякие драки. А теперешняя женщина нацелена на жизнь интересную, которую рублем да футболом не наполнишь.
— Страдает Василий неописуемо, — приступил я к делу.
Они молчат. Да ведь тут ничего и не скажешь.
— Работать не может. Дашь ему, скажем, сальник, а он глядит на него, как индюк на свежую булку.