Избранное
Шрифт:
— У меня тоже была не жена, а крем-баба, — сказал сосед после ухода моих.
— Как понимать насчет крем-бабы?
— То есть не крем-баба, а ром-баба.
— Толстая, что ли?
— Не толстая, а широкая и мягкая. Только построили кооперативную квартиру — и ушла.
— Давно?
— Два года назад.
— Ты гляди-ка… Ведь пожилая.
— Да, в годах.
— И квартиру построили…
— Не только квартиру, а все было, включая садовый участок.
— И к кому ушла?
— Известно к кому… К богу.
— Померла,
— Про что и говорю.
Я крякнул, в голове стукнуло. Мне хотелось не разговоров, а подумать перед рентгеном о моем озарении. Видать, после удара мозги заработали четче, как карбюратор после чистки. Да вот сосед не только мнительный, но и одинокий — глядит на меня ожидаючи.
— Ты того… ешь все, что мне принесено, — сказал я, подталкивая кульки.
— Ешь не ешь — все одно помрем.
— Опять думаешь о смертушке?
— Как не думать…
— Ты небось и на бога уповаешь?
— Л почему бы не уповать?
Встречал я таких в госпиталях. Хорошие, неглупые мужики, да померли раньше времени. Не от ран своих, а от думок, от неуверенности. Иного принесут так исковерканного, что одни глаза и остались. А жить хочет. И бог, коли он есть, рассуждает так: «Хочешь жить — живи». Бывали и другие повороты — рана неглубокая, а болеет долго и тяжело. Поскольку второй сущностью первой не помогает.
Вот и надо бы моего соседа отделать под декольте.
— Как там? — полюбопытствовал я.
— Где?
— В загробном мире-то?
— Откуда же я знаю…
— Не хочешь поделиться?
— Чем?
— Своей загробной жизнью…
Он даже привстал на локоть, чтобы, значит, кульки не мешали, лежавшие меж нами на тумбочке. И румянец на щеках слабенький, будто натек из-под марлевой повязки.
— У тебя голова болит? — спросил он с опаской.
— Ты на вопрос ответь.
— Да разве я там был, в загробье-то?
— Был.
Сосед мигнул глазками, меня успокоил и сам успокоился:
— Ничего, рентген все просветит.
— Ага, не хочешь признаваться, что посетил тот свет…
— Сдурел или как?
— А где ты был, соседушка, до своего рождения, а? Ведь там, где будешь после смерти. Откуда пришел, туда и уйдешь. Вот и повторю: как там? Не помнишь иль скрываешь?
Вижу, что привел его в большое замутнение. Не с нашими больными головами решать подобные закавыки. А с другой стороны, в больнице только и поговорить вдумчиво. Не анекдотами же пробавляться плюс разговорами про баб?
— Дух не голова, он может и не помнить, — не сдался, однако, сосед.
— Да и что это за дух, коли прошлого не помнит, будущего не знает?..
Сосед мой посопел и вздохнул:
— А в ад попадать неохота.
— Нету ада. Никому ты после смерти не нужен.
— Тогда хоть в космос попаду.
— Ну да, вместе с пылью, — озлился я, потому что…
Да потому что осенью
и снегу, а в старости — к болезням и смерти. Готовиться и в душе, и делами земными. А коли не готов, то не человек, а птичка божья.
— Почему с пылью?.. Душа летать будет.
— Где? — рявкнул бы я, да головы остерегался.
— По этой, по орбите.
— Ага, в казенном скафандре.
Обиделся он за скафандр, умолк. Я не против бесед о смерти, да только по-серьезному, без гунявости. Без полетов в космос. А говори о смерти как о явлении жизни, поскольку они соприкасаются взаимпроникающе. Скажу так: тот человек достоин жизни, кто прочувствовал, что он в жизни временно. Кто душой знает про смерть. А познав, и жить будешь серьезнее. Терпеть не перевариваю людишек, которые по вечеру говорят: «День прошел, и слава богу». Чему радуются? Убыванию жизни?
— Что дальше-то было? — как бы очнулся сосед.
— Где?
— С трупом и шайкой «Черные джинсы»…
— А-а… Там вышел форс-мажор. Сижу это я однажды и пью чай с дефицитным мармеладом. Между прочим, зря из него сделали дефицит — он к зубам липнет…
— Я про шайку спрашиваю, — не утерпел сосед.
— Так и я про шайку. Вдруг под окном гудмя гудит машина, «Волга». И ко мне звонок. Мария, которую ты видел, открывает дверь, и входят два человека.
— Шайка?
— Какая шайка… Ребята из уголовного розыска. Я. конечно, мармелад к ним подвигаю — мол, чайку извольте. А они мне: «Выручай, Николай Фадеич!» Оказался у них такой форс-мажор… Надо им изловить на складе легкой промышленности мазурика из этой шайки. А там трое работают. Кто мазурик-то? Вот и пришли меня просить поработать на этом складе грузчиком, поскольку их сотрудники все с образованием и на грузчиков никак не походят. Я же вылитый чернорабочий…
Сестра, однако, меня перебила, да так весело, будто в кино звала:
— Николай Фадеич, на рентген, анализы сдавать…
— Вот чего во мне много, так это анализов, — поделился я с симпатичной блондинкой, желая ей понравиться.
4
А утром врач меня порадовал: и рентген хорош, и все прочие анализы. Через недельку, коли буду молодец, обещал выписать. Выходит, что били меня чем-то мягким. Скорее всего, случайным предметом, вроде трухлявой доски. Или спешили.
Со мной-то ясно — пара кровоподтеков да одно сотрясение. А вот на третьего больного внимание доктора я обратил. И то: лежит в лежку, не говорит, никто его не посещает, но больничную кашу, правда, кушает. Доктор мне растолковал, что лечение этого больного состоит в беспробудном покое. Не трогайте, мол, его.
Обход кончился, все ушли, и я было повернулся на бок в сторону соседа, чтобы удобнее беседовать. А сосед-то молча тычет пальцем на дверь, и в глазах его голубое удивление. Я обернулся…