Избранное
Шрифт:
Ханаш, не желая продолжать этот бессмысленный разговор, покачал своей большой головой, которая сидела, казалось, прямо на плечах, и деловым тоном сказал:
— Пойду разожгу печь в коридоре.
— Разожги и сам садись на нее, иного ты не заслуживаешь.
Примерно через час Арафа вышел из мастерской и, устроившись на тахте в комнате для гостей, стал глядеть в окно. После тишины внутренних помещений подвала слух его наполнился звуками жизни. В уличном шуме можно было различить крики торговцев, разговоры женщин, соленые шутки и отборные ругательства — движение людского потока на улице не прекращалось ни на минуту. Вдруг Арафа заметил у стены напротив его окна
— Милости просим в нашу кофейню!
Кофейня находилась как раз на стыке кварталов Касем и Рифаа. Большинство клиентов ее составляли владельцы ручных тележек и другие бедняки. Арафа сквозь решетку окна рассматривал девушку. Ее смуглое лицо, обрамленное черным покрывалом было прекрасно. Темно–коричневая галабея ниспадала до пят и подол ее волочился по земле, когда девушка, выполняя чью–либо просьбу, отходила или же возвращалась с пустым стаканом. И эта скромная галабея и стройная фигурка и глаза медового цвета — все было бы прекрасно, если бы не левый глаз, красный и опухший, видимо, от трахомы или от попавшей грязи. Судя по сходству со стариком, она его дочь. Как видно, родилась она, когда отец был уже в почтенном возрасте. Это часто случается на нашей улице. Ни минуты не колеблясь, Арафа крикнул:
— Хозяюшка! Стакан чаю, пожалуйста!
Девушка поискала его глазами и, найдя, быстро наполнила стакан из чайника, наполовину присыпанного золой, чтобы не остывал. Подошла к окну и протянула стакан. Арафа улыбнулся.
— Спасибо! Сколько с меня?
— Два миллима!
— Дорого! Но для тебя не жалко. Девушка протестующе проговорила:
— В большой кофейне чай стоит пять миллимов, хотя он ничем не лучше того, что ты пьешь.
И, не дожидаясь ответа, отошла, а Арафа принялся прихлебывать чай, не отводя от девушки взгляда. Какое было бы счастье обладать этой юной красавицей! А глаз ее так просто вылечить! Правда, для женитьбы требуются деньги, а их–то и не хватит. Подвал уже полностью обставлен, а Ханаш может спать где хочет, либо в гостиной, либо в коридоре, но с условием, что сначала он изгонит из подвала всех клопов.
Вдруг внимание Арафы привлек гул голосов, и он увидел, что все прохожие остановились и глядят в конец улицы. Люди перешептывались: «Сантури… Сантури». Арафа тоже посмотрел в ту сторону, насколько ему позволяла оконная рама, и увидел футувву, шедшего в окружении подручных. Когда Сантури проходил мимо новой кофейни, взгляд его упал на девушку, и он спросил одного из своих людей: Кто такая?
— Аватыф, дочь дядюшки Шакруна!
Сантури причмокнул губами в знак одобрения и проследовал в свой квартал. Арафа ощутил беспокойство. Он помахал девушке пустым стаканом. Легким шагом она подошла к нему, взяла стакан и деньги, а он, указывая подбородком в сторону удалявшегося футуввы, спросил:
— Тебе ничего не угрожает?
Девушка рассмеялась и, уже повернувшись, чтобы уйти, ответила:
— Если потребуется, я обращусь за помощью к тебе. Поможешь?
Ее насмешка задела его. Насмешка была скорее грустной, чем вызывающей, и это еще больше усилило его беспокойство. Тут он услышал голос Ханаша, зовущий его, спрыгнул с тахты на пол и пошел во внутреннюю комнату.
95.
Число
— Ты, красавица, очень запустила свой глаз, ведь он был красным еще в тот день, когда я впервые увидел тебя.
— Я промываю его горячей водой, стала оправдываться девушка. — Но я постоянно занята работой и часто забываю это делать.
— Нельзя забывать о своем здоровье, особенно если речь идет о таких прекрасных глазах!
Аватыф смущенно улыбнулась, а Арафа протянул руку к полке и достал кувшин, из которого вытащил маленький сверток, и сказал, указывая на него:
— Отсыпь порошка на тряпицу и подержи над паром, а потом привяжи на ночь к глазу. И делай так до тех пор, пока твой левый глаз не станет таким же красивым, как и правый.
Она взяла пакетик и, вынув из кармана кошелек, вопросительно взглянула на Арафу, мол, сколько она ему должна. Арафа, смеясь, сказал:
— Ты мне ничего не должна, ведь мы соседи и друзья.
— Но ты же платишь, когда пьешь чай!
— Я плачу не тебе, а твоему отцу. Он человек почтенный, и я хотел бы с ним познакомиться. Мне очень жаль, что ему приходится работать в таком возрасте. Девушка гордо вскинула голову.
— У него хорошее здоровье, и он не желает сидеть дома. Но из–за долгих прожитых лет ему грустно смотреть на то, что происходит сейчас, ведь он еще застал времена Касема.
Арафу заинтересовали ее слова.
— Правда? Он был сподвижником Касема?
— Нет, но он был счастлив в те дни и до сих пор сожалеет, что они прошли.
— Мне бы очень хотелось познакомиться с ним и послушать его рассказы.
— Лучше не вызывай его на эти разговоры, — посоветовала Аватыф. — Пусть он навсегда забудет о тех временах, так ему будет спокойнее. Однажды в винной лавке он выпил с друзьями и, опьянев, стал кричать, требуя вернуть былые времена и порядки. Но, как только он вернулся домой, сразу же явился Сантури и жестоко избил его, отец даже потерял сознание.
Арафа насупился, слушая рассказ девушки, потом, пристально глядя на нее, многозначительно сказал:
— Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока существуют футуввы!
Девушка ответила ему опасливым взглядом, пытаясь понять, что стоит за его словами, но согласилась: — Да, ты прав, никому от них покоя нет. Он помедлил, словно сомневаясь, продолжать или нет, потом сказал:
— Я заметил, как нагло Сантури смотрел на тебя. На лице Аватыф мелькнула улыбка.
— Господь ему судья. Арафа с подозрением спросил:
— Наверное, девушке приятно, если она нравится такому футувве?
— Он уже четырежды женат! — Что ему стоит жениться еще раз? На это девушка решительно заявила:
— Я возненавидела его с тех пор, как он обидел моего отца. И все футуввы таковы, у них нет сердца. Они взимают подати и гордятся этим так, будто совершают благодеяние.
Арафа оживился, услышав такой ответ, и горячо проговорил:
— Правильно, Аватыф! Как хорошо поступил Касем, когда уничтожил всех футувв, однако они появляются вновь, как ячмень на глазу.