Избранное
Шрифт:
В восемнадцатом году!
Мы про взрывы, про пожары
Сочиняли ноту ТАСС,
Но примчались санитары,
Зафиксировали нао.
Тех, кто был особо боек,
Прикрутили к спинкам коек.
Бился в пене параноик,
Как ведьмак на шабаше:
«Развяжите полотенцы,
Иноверы, изуверцы!
Нам бермуторно на сердце
И бермутно на душе».
Сорок душ посменно воют,
Раскалились добела,—
Во как сильно беспокоят
Треугольные
Все почти с ума свихнулись,
Даже — кто безумен был,
И тогда главврач Маргулис
Телевизор запретил.
Вон он, змей, в окне маячит,
За спиною штепсель прячет,
Подал знак кому-то — значит,
Фельдшер вырвет провода.
Нам осталось уколоться
И упасть на дно колодца,
И пропасть на дне колодца,
Как в Бермудах — навсегда.
Ну, а завтра спросят дети,
Навещая нас с утра:
«Папы, что сказали эти
Кандидаты в доктора?»
Мы откроем нашим чадам
Правду, им не все равно:
Удивительное — рядом,
Но оно запрещено.
Вон дантист-надомник Рудик.
У него приемник «Грюндиг»,—
Он его ночами крутит,
Ловит, контра, ФРГ.
Он там был купцом по шмуткам —
И подвинулся рассудком,—
К нам попал в волненьи жутком,
С растревоженным желудком,
С номерочком на ноге.
Взволновал нас Рудик крайне —
Сообщением потряс,
Будто наш научный лайнер
В треугольнике погряз,
Сгинул, топливо истратив,
Весь распался на куски.
Двух безумных наших братьев
Подобрали рыбаки.
Те, кто выжил в катаклизме,
Пребывают в пессимизме.
Их вчера в стеклянной призме
К нам в больницу привезли,
И один из них, механик,
Рассказал, сбежав от нянек,
Что Бермудский многогранник —
Незакрытый пуп Земли.
«Что там было? Как ты спасся?»—
Каждый лез и приставал,
Но механик только трясся
И чинарики стрелял.
Он то плакал, то смеялся,
То щетинился, как ёж.
Он над нами издевался.
Сумасшедший — что возьмешь!
Взвился бывший алкоголик,
Матерщинник и крамольник:
«Надо выпить треугольник!
На троих его — даёшь!»
Разошёлся — так и сыпет:
«Треугольник будет выпит!—
Будь он параллелепипед,
Будь он круг, едрёна вошь!»
Больно бьют по нашим душам
«Голоса» за тыщи миль.
Зря «Америку» не глушим,
Зря не давим «Израиль»!
Всей своей враждебной сутью
Подрывают и вредят —
Кормят-поят нас бермутью
Про таинственный
Лектора из передачи!
Те, кто так или иначе
Говорят про неудачи
И нервируют народ,—
Нас берите, обречённых!
Треугольник вас, учёных,
Превратит в умалишённых,
Ну, а нас — наоборот.
Пусть безумная идея —
Не рубите сгоряча,
Вызывайте нас скорее
Через доку главврача.
С уваженьем. Дата. Подпись.
Отвечайте нам! А то —
Если вы не отзоветесь —
Мы напишем в «Спортлото».
(1976–1977]
* * *
Живу я в лучшем из миров —
Не нужно хижины мне.
Земля — постель, а небо — кров,
Мне стены — лес, могила — ров,
Мурашки по спине.
А мне хорошо!..
Лучи палят — не надо дров,
Любой ко мне заходи!
Вот только жаль, не чинят кров,
А в этом лучшем из миров Бывают и дожди.
Но мне хорошо…
И всё прекрасно — всё по мне,
Хвала богам от меня!
Ещё есть дырка на ремне.
Я мог бы ездить на коне,
Но только нет коня.
Но мне хорошо…
[1976]
* * *
В тайгу!
На санях, на развалюхах,
В соболях или в треухах,
И богатый, и солидный, и убогий.
Бегут!
В неизведанные чащи,
Кто-то реже, кто-то чаще,
В волчьи логова, в медвежие берлоги.
Стоят,
Как усталые боксеры,
Вековые гренадеры,
В два обхвата, в три обхвата и поболе.
И я
Воздух ем, жую, глотаю,
Да я только здесь бываю —
За решеткой из деревьев — но на воле.
[1976]
* * *
Я дышал синевой,
Белый пар выдыхал,
Он летел, становясь облаками.
Снег скрипел подо мной,
Поскрипев — затихал,
А сугробы прилечь завлекали.
И звенела тоска, что в безрадостной песне поётся,
Как ямщик замерзал в той глухой незнакомой степи.
Усыпив, ямщика заморозило жёлтое солнце,
И никто не сказал — шевелись, подымайся, не спи.
Всё стоит на Руси До макушек в снегу —
Полз, катился, чтоб не провалиться.
Сохрани и спаси!
Дай веселья в пургу!
Дай не лечь, не уснуть, не забыться!
Тот ямщик-чудодей бросил кнут и — куда ему деться —
Помянул он Христа, ошалев от заснеженных вёрст.
Он, хлеща лошадей, мог бы этим немного согреться,