Избранное
Шрифт:
— Не понимаю…
— Уезжайте отсюда как можно скорее, пока не заразились их манией.
— Я здесь всего на четыре месяца, — сказал Дрого, — и не имею ни малейшего желания задерживаться.
Но старичок не унимался:
— Берегитесь, господин лейтенант. Все началось с полковника Филиморе. «Готовятся важные события», — говорил он. Я прекрасно помню: это было лет восемнадцать назад. Да-да, «события» — именно так он и говорил. Его слова. Вбил себе в голову, что Крепость — бог весть какой важный объект, куда важней, чем все остальные, а в городе просто ничего не понимают. — Старичок
Дрого улыбнулся.
— Должно произойти? Война, что ли?
— Кто его знает, может, и война.
— Нашествие из пустыни?
— Не иначе как из пустыни, — подтвердил старичок.
— Но кто, кто же может оттуда напасть?
— А я почем знаю? Ясное дело, никто. Но господин полковник изучил карты и говорит, что есть еще татары — остатки древнего войска, — и они где-то там бродят.
В полутьме подвала послышалось дурацкое хихиканье подмастерьев.
— Вот они их и ждут, — продолжал старичок. — Послушать господина полковника, господина капитана Стиционе, господина капитана Ортица, господина подполковника, так каждый год может что-то случиться. Будут твердить одно и то же, одно и то же, пока их не уволят на пенсию. — Старичок, замолчав, склонил голову к плечу, словно прислушивался. — Кажется, кто-то идет.
Но было совсем тихо.
— Я ничего не слышу, — сказал Дрого.
— Вот и Просдочимо, — снова заговорил старичок, — ведь простой сержант, полковой портной — а туда же, заодно с ними. Тоже ждет. Уже пятнадцать лет… Но вы, господин лейтенант, вижу, мне не верите. Молчите, а сами думаете, мол, чепуха все это. — И добавил почти умоляюще: — Послушайте меня, будьте осторожны. Ни за что не поддавайтесь, не то навсегда останетесь здесь, вы только в глаза ему посмотрите…
Дрого не ответил. Он считал, что ему, офицеру, не подобает откровенничать с такой мелкой сошкой.
— А вы-то, — спросил он, — что делаете здесь вы?
— Я? Я его брат и работаю вместе с ним.
— Его брат? Старший?
— Ну да, — улыбнулся старичок, — старший брат. Я тоже когда-то был военным, но сломал ногу и вот, дошел до такой жизни.
В тиши подземелья Дрого слышал, как бьется его собственное сердце. Выходит, даже старичок, корпящий в подвале над счетными книгами, даже это странное и ничтожное существо ждет от судьбы испытаний и готовится к подвигу? Джованни смотрел ему прямо в глаза, а тот грустно кивал в знак того, что ничего не поделаешь. Такие уж мы есть, казалось, говорил он, и никогда нам от этого не исцелиться.
Может, потому, что где-то на лестнице открылась дверь, до их слуха донеслись далекие человеческие голоса, но откуда они исходили — определить было невозможно. Время от времени голоса замолкали, оставляя ощущение пустоты, но вскоре вновь начинали звучать, то удаляясь, то приближаясь, словно медленное дыхание самой Крепости.
Наконец до сознания Дрого стало что-то доходить. Он смотрел на многочисленные тени висящих вокруг мундиров, которые в неверном свете ламп, казалось, шевелятся, и вдруг подумал, что именно в этот момент полковник в тиши своего таинственного кабинета открыл окно, выходящее на север. Ну конечно, в такую унылую темную осеннюю пору комендант Крепости смотрел на север, на черные провалы долины.
Из северной пустыни должна была прийти удача, необычайное приключение, тот чудесный случай, который по крайней мере раз в жизни бывает у каждого. Из-за этой смутной надежды, с течением времени становившейся все более расплывчатой, взрослые мужчины проводили в Крепости лучшие свои годы.
Нормальная жизнь, простые человеческие радости, заурядная судьба были не для них; живя здесь бок о бок, они лелеяли одну и ту же мечту, хотя никогда не обмолвились о ней ни словом — то ли потому, что сами не отдавали себе в этом отчета, то ли просто потому, что были солдатами, а солдаты не любят, когда им заглядывают в душу.
Вот и у Тронка, наверно, была такая мечта. Он педантично соблюдал параграфы устава и железную дисциплину, гордился своим необыкновенным чувством ответственности и заблуждался, полагая, что этого достаточно. Даже если бы ему сказали: все будет так до конца твоей жизни, все останется без изменений до последней минуты и пора бы тебе уже очнуться. «Нет, это невозможно, — ответил бы он. — Должно же когда-нибудь случиться что-то необычное, что-то поистине важное, такое, после чего можно будет сказать: что ж, теперь, даже если все и кончено, не о чем сожалеть».
Дрого понял их нехитрую тайну и с облегчением подумал, что его, стороннего наблюдателя, все это не касается. Через четыре месяца он с божьей помощью расстанется с ними навсегда. Таинственные чары старой Крепости рассеялись с поразительной легкостью. Так думал Дрого. Но почему этот старик смотрит на него с плохо скрытым сомнением? Почему Дрого охватило вдруг желание насвистать какой-нибудь мотивчик, глотнуть вина, выйти на свежий воздух? Может, ему надо было доказать самому себе, что он действительно свободен и спокоен?
А вот и новые друзья Дрого — лейтенанты Карло Морель, Пьетро Ангустина, Франческо Гротта, Макс Лагорио. В этот свободный час они собрались все вместе в столовой. Кроме них здесь был только прислужник, подпиравший притолоку дальней двери, а из полумрака с развешанных по стенам портретов взирали на офицеров старые полковники. Восемь бутылок чернели на скатерти среди остатков закончившейся трапезы.
Все были слегка возбуждены — то ли от вина, то ли оттого, что час такой поздний. Когда они умолкали, снаружи доносился шум дождя.
Отмечали отъезд графа Макса Лагорио, который отслужил два года в Крепости и завтра должен был ее покинуть.
— Ангустина, — сказал Лагорио, — если ты тоже решишь ехать, я тебя подожду.
Сказал он это, как всегда, шутливо, но чувствовалось, что намерение свое готов выполнить.
Ангустина тоже отслужил два года, но уезжать не собирался. Он был бледен и сидел с отрешенным видом, словно никто здесь ему не нужен и попал он сюда совершенно случайно.
— Ангустина, — повторил Лагорио, почти срываясь на крик, так как был сильно навеселе, — если ты тоже решишь ехать, я могу тебя подождать. Хоть три дня.