Избранное
Шрифт:
— Простите, господин майор, — сказал он, — помните, когда я прибыл в Крепость, это было четыре с половиной года назад, майор Матти сказал мне, что здесь остаются служить только добровольно? Что, если кто-то хочет уехать, он может это сделать совершенно свободно? Помните, я вам об этом рассказывал? По словам Матти выходило, что мне надлежит только пройти медицинский осмотр — просто так, чтобы иметь формальный предлог, разве что, сказал он, это может вызвать некоторое неудовольствие полковника.
— Да-да, что-то такое смутно
— Минутку, господин майор… Помните, чтобы не причинять никому неудобства, я согласился остаться здесь на четыре месяца? Но если бы я все-таки захотел, то мог бы уехать, правда?
— Я понимаю вас, Дрого, дружище, — сказал Ортиц, — но вы ведь не один такой…
— Выходит, — запальчиво перебил его Джованни, — выходит, все это были просто отговорки? Выходит, неправда, что если бы я захотел, то мог бы уехать? И в этом меня убеждали только для того, чтобы я вел себя смирно?
— О нет! — воскликнул майор. — Я не думаю… Выбросьте это из головы!
— Не кривите душой, господин майор, неужели вы и впрямь верите, что Матти говорил тогда правду?
— Да ведь и со мной было примерно так… — уставившись в пол, сказал Ортиц смущенно. — Я тоже мечтал о блестящей карьере…
Они стояли в одном из длинных коридоров, и их голоса гулко и печально отражались от голых стен.
— Стало быть, неправда, что всех офицеров назначали сюда только по их личной просьбе? Всех, как и меня, заставили остаться здесь, ведь так?
Ортиц молчал, ковыряя концом сабли в щели каменного пола.
— А те, кто остались якобы по собственному желанию, выходит, обманывали меня? — допытывался Дрого. — Почему же ни у кого не хватило мужества сказать правду?
— Да нет, думаю, все не совсем так, — ответил Ортиц. — Кое-кто действительно остался по своей воле. Немногие, согласен, и тем не менее…
— Кто? Скажите же, кто именно?! — выпалил Дрого, но мгновенно спохватился: — Ой, простите, господин майор, я ведь совсем не вас имел в виду, иногда слова сами срываются…
Ортиц улыбнулся.
— Да и я ведь не о себе говорил. Если уж на то пошло, я тоже остался здесь по обязанности!
Они двинулись бок о бок по коридору мимо узких, забранных решеткой окон, за которыми виднелся пустынный плац перед Крепостью, горы с южной стороны и облачка пара — теплое дыхание долины.
— Так что ж, выходит, — заговорил Дрого после непродолжительного молчания, — все эти страсти, эти слухи о татарских ордах… в них никто, значит, и не верил?
— Еще как верили! — сказал Ортиц. — Верили. Действительно…
Дрого покачал головой.
— Ничего не понимаю, честное…
— Ну что я могу вам сказать? — перебил его майор. — Все это не так просто… Здесь, наверху, люди живут почти как в ссылке. Нужна же какая-то отдушина, люди должны на что-то надеяться. Кому-то первому взбрело
— Может, дело в самой местности? — размышлял Дрого. — Ведь как поглядишь на эту пустыню…
— Да уж, местность, действительно… Пустыня, туманная дымка вдали… Местность располагает. — Подумав немного, он заговорил снова, как бы отвечая самому себе: — Татары… да уж, татары… Сначала, конечно, это казалось глупостью, а потом все поверили, во всяком случае, многие.
— Но вы, господин майор, простите, вы-то…
— Я — другое дело, — проговорил Ортиц. — Я принадлежу к старшему поколению, у меня нет никаких честолюбивых помыслов о карьере, меня устраивает такое спокойное место… А вот у вас, лейтенант, у вас еще вся жизнь впереди. Через год — ну максимум через полтора — вас переведут…
— Вон он, Морель, счастливчик! — воскликнул Дрого, останавливаясь перед одним из окошек.
На голой и выжженной солнцем равнине фигурки солдат, удалявшихся по плато, вырисовывались очень четко. Несмотря на тяжеленные ранцы, шагали они бодро и уверенно.
Последняя рота, которой предстояло покинуть Крепость, была построена во дворе, и остающиеся думали о том, что с завтрашнего дня начнется новая жизнь теперь уж совсем небольшого гарнизона. Всем не терпелось покончить наконец с этими затянувшимися проводами, надоело злиться, глядя, как уезжают другие. Итак, рота уже была построена, ждали только подполковника Николози: на этот раз парад должен был принимать он. Но тут внимание Дрого привлек лейтенант Симеони, вернее, странное выражение его лица.
Лейтенант Симеони уже три года служил в Крепости, и все находили его добрым малым, недалеким, правда, грубоватым, но старательно исполняющим приказы начальства и превыше всего ставящим физическую подготовку. Выйдя во двор, Симеони начал беспокойно оглядываться по сторонам, словно ища, кому бы сообщить какую-то важную новость. Кому именно, для него, очевидно, не имело значения, так как ни с кем он не был особенно близок.
Заметив, что Дрого наблюдает за ним, Симеони подошел и тихо сказал:
— Иди посмотри. Скорее. Иди посмотри.
— А что такое?
— Я дежурю на третьем редуте, выскочил вот на минутку. Как только освободишься, приходи. Там что-то непонятное. — Он слегка запыхался, словно после пробежки.
— Где? Что ты видел? — спросил заинтригованный Дрого.
В этот момент трижды просигналила труба, и солдаты вытянулись по стойке «смирно», так как к ним направлялся комендант пришедшей в упадок Крепости.
— Подожди, когда они уйдут, — сказал Симеони охваченному нетерпением Дрого, хотя волноваться, по-видимому, было не из-за чего. — Скорее бы они ушли! Уже пять дней я все собираюсь сказать, но сначала пускай эти уберутся отсюда.